Я сделал замечательное открытие, подкупающее своей новизной и оригинальностью. Я понял, что если достаточно долго проходить в туфлях по лужам, то туфли намокнут. А если проходить достаточно долго в мокрых туфлях, то можно простудиться. И заболеть.
Как оказалось, в понедельник я в достаточной степени промочил ноги, ровно на небольшой бронхит. Или что там еще. Горло болело смертельно, глотать и говорить было чертовски больно, кроме всего прочего меня температурило.
Некоторое время я еще выпендривался и ограничивался ударными дозами таблеток на сон грядущий. Старый армейский рецепт внезапного стремительного выздоровления: две таблетки аспирина, две – сульфадиметксина, и еще пару этазола.
Утром, если остался жив, значит выздоровел.
Если болит горло, можно еще пожевать стрептоцида. Мерзко, но ничего не поделаешь. Вкусом напоминает подгнивший мел.
Вот именно этот самый подгнивший мел сейчас скрипел у меня на зубах. Я лежал на диване, а Алиска сидела за столом и играла на компьютере в неизбежные шарики. А когда Алиска играет в шарики, то к разговорам она расположена не очень сильно.
Я ел стрептоцид и думал. Мысли от болезни у меня были расслабленными и простыми. Они приходили из ниоткуда, легко скользили по мозгу и улетали, не оставляя следа. Вызывая только легкое приятное щекотание.
В понедельник я расплатился с Сашкиной гимназией и теперь мог себя немного уважать. Еще я принял решение купить себе наконец зимние ботинки, но с этим придется немного обождать.
В такие безоблачные минуты очень приятно почитать что ни будь эдакое, суровое. Я читал документальную книгу про диверсантов. Очень полезная книга. Она доходчиво объясняла всем желающим, как именно нужно организовывать партизанское движение, что выводить из строя в первую очередь и как вести, заодно, антипартизанскую борьбу.
У меня таких полезных книг довольно много. В одной наглядно и в картинках рассказывается, куда именно нужно тыкать ножом и из чего получается самая функциональная удавка. Особо авторы настаивали на том, что очень славно получается отправлять на тот свет ближнего своего гибкой хирургической пилой. Вжик – и голова долой.
Я как раз добрался в очередной раз до отрывка из бессмертного пособия Че Геварры, когда зазвонил телефон.
– Алиска! – прошептал я.
– Уже иду, – Алиска взяла трубку и очень официальным тоном сказала: «Да».
Мы уже выяснили, что разговаривать по телефону я не могу, как не могу разговаривать и без телефона. Я мог только шептать что-то, морщась при этом от боли.
– Он не может подойти к телефону, – сказала Алиска, – он болен. Да. Кто это говорит? Олег?
– Кхакой? – выдавил я из себя.
– Пелипейченко, – прошептала Алиска, прикрыв трубку рукой.
– Скажи, пусть зайдет, – на моем лице, по-видимому, страдания читались так ясно, что Алиска состроила сочувственную гримаску.
– Олег, он просит тебя приехать. Что? Я тоже очень прошу, – Алиска демонстративно закатила глаза, показывая, что наш ловелас своими дежурными комплиментами ее достал. – Да, конечно. Обязательно. Во сколько? Около шести часов?
Я покивал и для верности показал большой палец правой руки.