Со стороны центра подъехал троллейбус. «Двойка». Я поднялся во внутрь, огляделся.
Троллейбус изнутри был покрыт инеем, и кроме него в салоне был только замерзший кондуктор. Мне, во всяком случае, так показалось вначале. Я расплатился и пошел в хвост вагона.
Я не один. Такого я никогда не видел, и совершенно не ожидал увидеть. На задней площадке, возле какого-то парня, стояла маленькая лошадка, понурив голову. Маленькая лохматая пони. Я почувствовал, что улыбаюсь. Несмотря ни на что. Улыбаюсь.
Приеду домой, позвоню Алиске и скажу, что очень ее люблю. И матери своей скажу, и сестре, и Сан Санычу скажу. Потому что я их действительно люблю, потому что это единственное, что нам остается – любить своих близких. Только это. И нужно торопиться. Это я тоже им скажу.
Вот только я не скажу им никогда того, что ответил мне Петров на мою восторженную фразу:
– Как приятно все-таки знать, что нет нигде этой проклятой бомбы для цунами. Правда, здорово?
Петров промедлил совсем чуть-чуть, а потом до меня донеслось, словно издалека, словно Петров вдруг потерял голос:
– А вот этого тебе никто не гарантировал.
Так что, мне остается только любить. Только любить.