– Ладно…
– Спасибо, ой, спасибо, – запричитала официантка пронзительным голосом, и бармен вздрогнул.
– Ладно, будете жить, если ты, – Агеев легко ткнул официантку ногой, – кое-что сделаешь.
– Хорошо, что скажешь, что скажешь, – руки бордовыми ногтями вцепились в его ноги, – что скажешь.
Агеев опустил взгляд и увидел, что туфли его покрыты пятнами крови и комочками чего-то еще, белесого и серого.
– Ноги мне вытри, запачкался, – сказал внезапно севшим голосом Агеев.
– Хорошо, хорошо, – официантка схватилась за свой фартук, – все вычищу, вылижу.
Агеев вздрогнул. Да. Вот именно это. Вылижу. Он стволом автомата отстранил руку с фартуком.
– Вылижи, языком вылижи, чтобы чисто было.
Официантка замерла:
– Что?
– Я сказал – вылижи языком. Вылижи. Языком. Если. Хочешь. Жить. – Агеев чувствовал, как снова волна возбуждения накатывает на него.
– Миленький, – официантка подняла голову, и Агеев увидел ее лицо, с размазанной косметикой, черными потеками на щеках и дрожащими губами, – как же я?..
– А если жить хочешь.
– Я… – официантка всхлипнула.
– У меня нет времени, – Агеев ткнул стволом автомата ей в лицо. Пусть почувствует запах пороха. И боль. – Ну? Считаю до трех. Раз.
Если она не сделает этого, он ее убьет. Просто раздавит.
Растопчет. Она не имеет права противиться его воле. Не имеет.
– Два.
Ногой по горлу. Изо всех сил он ударит ее ногой по горлу, и она захлебнется собственной кровью, раз уж не может лизать чужую. Все поплыло вокруг Агеева: бар, столы, трупы.