Вниз и вниз.
Тело горело и не сгорало, потому, что так было угодно боли. Она пожирала Шатова и не могла насытиться, перекатывала его на своем шершавом языке, не решаясь ни выплюнуть, ни проглотить.
– Больно? – радостно спросил Дракон. – Я спрашиваю – больно?
– Я не хочу с тобой разговаривать, – прошептал Шатов обугленными губами.
– А придется, никуда ты от меня не денешься, – мстительно прошипел Дракон. – Никуда.
– Я не буду…
– Упрямый. Был упрямый и остался упрямым, – Дракон попытался улыбнуться, но улыбка затерялась где-то в лохмотьях рваной окровавленной плоти. – Ты мне в глаза посмотри, Шатов. Посмотри.
– Не хочу, – сказал Шатов, но все-таки посмотрел.
Один глаз Дракона уцелел, второй исчез в черном провале раны.
– Красивый? – спросил Дракон.
– Мертвый.
– Мертвый… Дудки, – пасть Дракона раскрылась широко, обдав Шатова смрадом чего-то приторно-сладкого. – Ты живой – я живой.
– Я – живой?
– Живой, живой, ты ко мне только в гости попал. Только в гости. Когда я тебя отпущу, ты вернешься… – Дракон махнул рукой.
– Это ты меня сюда вытащил? – хотел спросить Шатов, но только закричал от нового приступа боли.
Вместо вопроса получился вой, но Дракон все понял.
– Нет, я не могу тебя сюда затащить. Жаль. Не могу. Тебя сюда отправляют другие. Такие же, как ты, живые. А я могу только с тобой говорить. И отпустить наружу, если захочу.
– Будь ты…
– Проклят? – переспросил Дракон. – А со мной что происходит? Куда уж дальше – я в аду. И буду тебя ждать здесь, Шатов. Тут тепло.
– Тут больно, – вырвалось у Шатова.