Дед Александр, как будто его ничего на этом свете уже не касалось, повернувшись лицом к божнице, молился и бил поклоны. Он молился за рабу божью Людмилу Алексеевну, павшую от руки супостата: «Упокой душу раба твоего в месте светле, в месте злачне, в месте покойне…»
Баба Люся с Борькой, в другой комнате, лежали рядом, на в два ряда положенном полотне, прикрытые двумя другими кусками материи. Ребятишки старались не смотреть на запертую дверь, но каждый из них, ради любопытства, хотел подойти к ней и в приоткрывшуюся щелочку поглядеть на тот «ужасный ужас».
Вадим с Грихой о чем-то шептались возле лохани, и, если бы кто в доме прислушался к их речам, то в сбивчивой скороговорке уловил бы слово «лимонка».
Мама Оля взяла с лавки кружку с водой и поднесла, к губам Ромки. Он попил и тут же запросился на улицу. Его пошла провожать Тамарка — ждала, пока за углом по старым морщинистым стенам шуршала струйка и пока не показалась измученная жизненными передрягами фигурка племянника.
Уже были зажжены лучины и окончена нерадостная трапеза, когда к окну, что смотрело в сторону леса, прильнуло снаружи чье-то лицо. Его первой заметила Верка и тихо позвала отца: «Пап, чья-то образина в окошке…»
Карданов исподтишка глянул по очереди во все три окна и успел ухватить взглядом уже уходящее от стекла пятно.
— Слышь, Керен, кто-то ошивается по зауголью, — так же тихо сказал он Александру Федоровичу. — Не Гаврила ли пришел с отместкой?
— Дверь отперта — кому надо, не зацепятся, — дед не проронил больше ни слова. Он сидел за столом, спиной к окну, в которое только что подглядывали, и листал Библию. Дед не умел читать, но твердо верил, что общение со священным писанием оборонит его от грядущих невзгод. Он шевелил губами и перебирал глазами вязь букв, и выходило, что он читал Библию. Конечно, не читал, а просто произносил одну из множества известных ему молитв.
В доме притихли. Карданов, пожалев, что под рукой нет винтовки (отобранную у напарника Гаврилы он спрятал в бане), почувствовал озноб в руках. Неприятно, когда весь на виду, и, может, мушка обреза уже ползет по груди, отыскивая на ней уязвимую точку.
Неопределенность нарушил дробный стук в дверь. Гришка с Вадимом метнулись в сени, к ряду высоких бочек, и спрятались за ними. Ромка прильнул к коленям мамы Оли, девчонки по одной сиганули на печку. Карданов задул главную лучину, и изба погрузилась во тьму.
— Эх, чтоб их, сволочей… Ни днем, ни ночью нет покоя, — выругался дед и понял: все в доме ждут его решения.
Керен вышел в сени и тырчком ноги широко отворил дверь. В проеме, однако, никого не было. Лишь свежий ветерок боданул его в грудь.
Откуда-то со стороны пуньки послышался прокуренный голос:
— Эй, в доме, кого принимаете?
Александр Федорович уловил знакомые нотки: голос, без сомнения, принадлежал командиру партизанского отряда Степану Штаку. Они были знакомы еще с довоенных лет. Дед неприветливо ответил:
— В моем доме ноне побывала одна с косой, а так все свои…
После небольшой паузы Штак сказал:
— Подойди, старик, поближе, разговор есть… Александр Федорович помедлил, пока не почувствовал за спиной присутствие Карданова. Бросив: «партизаны», дед шагнул за порог и пошел в сторону пуньки.
В сумерках шелохнулась тень. Приглушенный затяжкой голос нарушил тишину:
— Не ждал, Керен?