Шеель исправился и с лихвой отблагодарил Дитера Крамера, поприветствовав его:
– Здравствуй, Дитер! Отличная работа.
Крамер расплылся в улыбке.
Стрельба прекратилась. Кепке и Вестервалле прошлись вдоль тел, фиксируя на каждом оружие. Присоединившись к товарищам, Дитер, привлекая внимание командира, поднял средний палец, означающий у немцев победу. Шеель степенно улыбнулся. И вслух добавил:
– Я знаю.
Водитель «Волги» успел занять место за рулем, как и распорядился Ларс Шеель, и развернул машину к складу – задом, к выезду из этого тупика – передом. Он посматривал в зеркальце заднего вида и в любой момент был готов утопить педаль газа в пол. А когда увидел в зеркале земляков, высунулся из окошка: все четверо были живы, шли одной шеренгой и не помещались в зеркале.
По приказу Шееля оружие осталось на месте перестрелки: немецкие «шпаллеры» – не зацепка. К тому же «Красное спасение» отработало в своем стиле: прибыли впритык, убыли в последнюю минуту, что являлось важным пунктом эвакуационных мероприятий. Кепке, Вестервалле и Крамер выписались из гостиницы. Самолет, следующий рейсом в Прагу через Москву, вылетал через полтора часа ровно. Когда его шасси оторвутся от таджикской земли, колеса поезда застучат по рельсам, унося Ларса Шееля к афганской границе. Боевики ступят на чешскую землю, а командир на афганскую, когда «немецкий след» прозвучит как одна из версий.
3
Шеель встретился с одобрительным взглядом Сухроба Тохарова. Они молча пришли к обоюдному соглашению: таджик не задает вопросов, немец не отвечает на них. Шеель еще раз убедился, что в любой стране мира новости распространяются со сверхзвуковой скоростью.
– Твои люди отдохнули? – спросил он.
– Я не спрашивал, – ответил Тохаров. – А надо было?
– Нам придется идти быстро, но так же осторожно. Усталость и бдительность несовместимы – об этом я хотел сказать.
Он говорил по-русски, но все равно выходило по-немецки, как через переводчика.
Этот короткий разговор состоялся в вагоне поезда. Шеелю показалось, пассажиры не выходили из вагона, а ждали, когда иностранец покончит с делами и вернется, чтобы тронуться в обратный путь. Все те же дети, чья взрослая невозмутимость удивляла; все те же взрослые и желание Шееля лишиться обоняния. Все та же «железка» общей протяженностью пятьсот километров, замыкающаяся, казалось, на «восьмитысячнике» Пяндж. Ларс многое отдал бы за то, чтобы этот городишко, напичканный пограничниками, имел не восемь тысяч жителей, а восемь тысяч метров в высоту.
Под стук колес Шеель задремал. Проснулся от резкого толчка – поезд остановился. Немца посетила дикая мысль: на дозаправку. И – другая нелепица: он хлопнул себя по бедру, проверяя, на месте ли автомат. Он не мог вспомнить, что ему снилось, но оружие во сне присутствовало точно. Не горячее от стрельбы, но теплое от соприкосновения с телом. Привычно тяжелое и надежное. Эти «теплые» мысли вызвали кратковременный озноб: до чего же все было реально.
Еще никогда Шееля не тянуло так домой, в чешский Жатец, место, которое он исподволь называл второй родиной. Но сколько станций и полустанков придется пересчитать, пересидеть, пережить, прежде чем он перешагнет символическую границу базы, на воротах которой до сих можно было прочесть: «Дом рыбака. Управление Государственной Безопасности. г. Жатец».
Дорога, усеянная острыми пиками рубежей.
Шеель, забегая вперед, представил себе встречу с Клаусом в Пешаваре. В офисе «Дипкорпуса» он односложно отвечает на его вопросы – как все прошло, как там земляки, как там «задание партии». Ему интересно? Ничуть. Это бизнес. Хороший бизнес там, где тебя нет? Наверное, лишь в одном случае: если это место – Антильские острова. Исключая Кубу. А почему, собственно, исключая? Командир «Красного спасения» не раз получал приглашения высших руководителей Острова свободы укрыться там «от бурь и невзгод». Это было единственное социалистическое государство в Западном полушарии и единственное место на планете, где Шеель на сто процентов был свободен. Странно, подумал он, ведь запах свободы витает над всей Европой и Америкой, а настоящая свобода для таких, как он, отщепенцев, там, где свободой и не пахнет.
Он понимал, что вот сейчас больше отвлекался от назойливых мыслей, неоправданно торопил время. Хотя оно и так бежало – не догонишь. Позади Пяндж, а впереди знакомые уже тропы и перевалы, горные вершины. В руках автомат Калашникова, тот самый, с которым он перешел границу. Оружие дожидалось на окраине города, в преддверии ключевых событий. Там, где валуны превосходили все мыслимые размеры, где и так еле приметная тропа все время пропадала из виду, их поджидал «уазик» с мужиком лет сорока; то ли бритый таджик, то ли обросший русский, то ли просто неопрятный немец, вывел Шеель странноватую формулу.
Ларс машинально повторил за проводниками, которые проверили оружие: передернули затворы, взвесили на ладонях рожки. И тут вдруг понял, что не смог бы командовать этими людьми, которых до сей поры называли «басмачами». Над ними мог стоять такой же «басмач». Вот в чем все дело.