— Она ничего не подсказывает, потому что я ничего не понимаю. Он врёт, но я не понимаю зачем. Вряд ли он заслан ментами, и он совершенно точно не из ФСБ.
— Если ты ничего не добилась от него силой, добейся лаской.
— Это как в кино — злой полицейский и добрый полицейский? Кнут и пряник? Пряником придётся быть тебе, потому что я им быть просто не способна.
— Из-за кофеварки?
— Из-за общего строения организма.
— Ты преувеличиваешь. В глубине души ты добрая и пушистая.
— В глубине чего? Души? Какой души? Ты издеваешься, Харкевич?
— Как я могу, Морозова.
4
У крекеров был пресный вкус, а точнее, не было вообще никакого вкуса. Интересно, кто вообще покупает такую гадость? Или их специально покупают для недорогих гостей? Чтобы пока гость давится, можно было обмозговать важный вопрос — закопать этого гостя живьём или просто пустить пулю в затылок.
Тем не менее Алексей заставил себя проглотить ещё один крекер. Чай был получше, и там сверху даже плавало что-то похожее на лимон.
— Вот и славно, — сказал человек по имени Аркадий Харкевич, доброжелательно улыбаясь. Похожую доброжелательную улыбку Алексей видел пару лет назад у майора на призывном пункте. Майор обещал службу в Подмосковье, но выгрузили их потом почему-то на Северном Кавказе.
— Теперь расскажи мне все ещё раз, — попросил Харкевич.
— А вы все такие тупые, что с первого раза не понимаете?
— Морозова тебя поняла, но, видимо, неправильно.
— Эту тётку зовут Морозова? Она в гестапо случайно не работала?
— Не обижайся на неё. Женщины, знаешь ли, они такие — нервы и всё прочее. Тем более у Морозовой утром случилось большое личное горе… Вот она и погорячилась.
— Раз у неё личное горе, так можно людям ребра ломать?
— Тебе ничего не сломали.
— Вы-то откуда знаете?