– Слышь, Гринчук, – окликнул Емельянов.
– Чего?
– Это ты тут вчера киллера замочил?
– Не я. Я только его ранил. А голову ему разнес вот этот, который справа.
Рома лежал на снегу. Лицом вверх. Во лбу, между бровями чернела дырочка от пули. Входное отверстие. Крови, вытекшей из-под головы, из-за снега видно почти не было.
Снег ночью перестал идти уже около трех часов ночи, вспомнил Гринчук. Снегопад закончился как раз когда он приехал к своему дому. Выходит, что до трех часов ночи Рома здесь уже лежал. И его напарник – тоже. Только напарник лежал лицом вниз, возле самых ступенек. И, как понял, наклонившись, Гринчук, пуля ему попала в затылок.
Гринчук осторожно осмотрел убитых. Оба были в бронежилетах.
Подошел Михаил. Спокойный, но несколько бледнее чем обычно.
– Есть идеи? – спросил Гринчук.
Идей не было.
Гринчук вошел в дом.
Первая дверь справа от входа была распахнута. Комната внешнего наблюдения. Пульт сигнализации, мониторы слежения. Записывающая аппаратура. Мониторы, кстати, не работали. Охранник лежал на полу, возле опрокинутого стула.
Висок. Правый, ближний к двери. Стена напротив двери была заляпана красным.
На полу, возле самого пульта лежала одинокая гильза. Пистолетная.
Холл…
Гринчук замер. Вчера он сам лежал на этом вот диване. В этом кресле сидел Рома. По этой лестнице сбегали дети.
Сегодня…
Он видел многое. Он видел мертвых. Он видел убитых. Один раз ему даже самому пришлось убить. И вчера он выстрелил в спину человеку не задумываясь.
Одиннадцать человек. Одиннадцать трупов.
Из четверых охранников никто оружия не выхватил. Лежали возле стены. Липский и его жена вместе с детьми сидели на диване. И убили их, похоже, одной длинной автоматной очередью. А другой автоматной очередью изрешетили охранников.