– Не нужно, – также спокойно сказал Браток. – За ним уже поехали.
Браток немного ошибся. Ерохина уже даже успели забрать из теплой постели от теплой сожительницы и отвезти его в подвал офиса фирмы «Булат». И даже успели немного обработать.
Странно, но тщедушный Ерохин начал говорить о деле не сразу. Целых пятнадцать минут он голосил под ударами, клянясь и божась, что знать, блин, ничего не знает, и ведать, мать вашу, не ведает. Сгоряча даже ляпнул, что зуб дает, после чего зуб действительно потерял.
Не знает он никакого Лося. И Лосева не знает. И не знал… Ой, мама! Знал. Давно его не видел… Да что ж вы делаете? Блин… Позавчера, позавчера с ним разговаривал по телефону… Просто так, за жизнь… Честно… Ма-ать! Руку не ломайте! Руку… Ну да, вспомнил. Говорил Лось, что его… Рука! Я ему заказчика дал. Он позвонил… Заказчик, вашу мать, позвонил. Сказал, что хочет… Ну, правда… правда… Не видел я… не… А-а! Один раз. Один разочек. Он мне назначил встречу… В универмаге. В «Пассаже». Там, где пальто продают… слева от входа. Да. Он спросил, я сказал, что перетру с Лосем… Больно же! Потом Лось согласился за три штуки, и я дал его телефон заказчику… да не вру… точно.
На этом правдивые показания Ерохина закончились. И, как понял Шмель, он действительно ничего больше не знал. Даже не знал, в чем именно заключалась работа Лося. Сказал только, что деньги, две тысячи, остаток гонорара, лежат у него дома. И даже сказал где именно. За деньгами не поехали.
Вместо этого еще раз обработали Ерохина, для проверки. Новые показания совпали со старыми. Ерохин даже вспомнил, как выглядел заказчик. Высокий парень в кожанке и черной вязаной шапочке. Лет тридцать. На правой руке, возле большого пальца – наколка. Что-то типа орла. Глаза? Светлые глаза. Брови? Не помню. Сволочи! Честно, не помню.
Ерохина закрыли в подвале, на всякий случай.
Директора универмага «Пассаж» разбудили через полчаса. Серьезные парни в быстром темпе вывели его из квартиры, Шмель в машине объяснил ему, что собственно, от него требуется, и Яков Феликсович успокоился.
Универмаг свой он старался оборудовать по последнему слову техники. Видеотехники в том числе. Яков Феликсович и сам толком не знал, зачем оборудует залы камерами слежения, и почему приказал хранить записи в комнате охраны, но записи, тем не менее, имелись. В том числе, записи того, что происходило возле отдела верхней одежды.
Ерохин действительно встречался с высоким тридцатилетним мужчиной в черной кожаной куртке. Шапочка действительно была черной и вязаной, еще на парне были светлые джинсы и ботинки на толстой подошве. И перчатки на парне были кожаные и черные. И все. Разговор длился всего секунд тридцать. После чего парень и Ерохин ушли. Парня еще раз смогли обнаружить на записи камеры возле входа. Он прошел на стоянку и сел за руль «девятки». Номер разобрать не смогли.
Дежуривший в тот день на стоянке Никита Агеев не помнил ни машины, ни водителя. Не освежили его память ни деньги, ни пара тумаков. Поднятая около пяти часов утра продавец из отдела верхней одежды не смогла вспомнить ни парня, ни Ерохина.
Нужно было начинать искать «девятку» без особых примет, но таких машин в городе было много. Это понимали все. И все понимали, что найти «девятку» было очень трудно. Практически невозможно.
Оставалось ждать чуда.
Часам к шести утра было решено предупредить охрану Липского о приметах одного из похитителей и его машины. На телефонный звонок никто не ответил. Ни ответил ни телефон особняка, ни мобильный телефон Липского. К дому Липского немедленно отправили машину с двумя людьми Шмеля, Ветром и Сергеем.
На стук в калитку никто не открыл. Люди Шмеля прошлись вдоль трехметрового забора. Вернулись к калитке.
– Звоним Шмелю? – предложил Ветер.
– Подсади, – попросил Сергей.
Ветер сцепил руки в замок, прислонился спиной к стене. Сергей оперся ногой о сложенные руки, подпрыгнул и схватился за гребень стены. Рука попала на кусок стекла. Осколок располосовал перчатку и ладонь, Сергей взвыл и спрыгнул. Он всего с полсекунды мог видеть двор особняка Липского. И этого хватило, чтобы понять – возникли проблемы. Не станет человек так просто лежать в шесть утра третьего января посреди двора. Тем более, двое.
Ветер позвонил Шмелю.
В семь утра позвонили в дверь квартиры Гринчука.
ebooksa