– А сейчас я к ним испытываю жалость. Ко всем. И к беззащитным и к защищенным. Все они не имеют иммунитета. Они не могут… Как бы это объяснить… Они растут в мире, который для них создали их богатые и влиятельные родители. Жизнь их запрограммирована на много лет вперед, они точно знают, что с ними ничего страшного не может случится. Они не могут представить себе, как это, когда человеку больно. Не могут представить, что кто-то может причинить боль им. Они не могут себе представить, что кто-то живет не так, как они.
Раиса Изральевна вернулась в кресло, посмотрела в глаза Гринчука:
– Скажите, ведь вы, как милиционер, вы ведь, наверное, делите всех на преступников и тех, кто их ловит?
– Еще на пострадавших, – сказал Гринчук.
– Но ведь вы понимаете, что есть люди, которые не относятся ни к одной из этих категорий?
– Умом – понимаю.
– Вот и эти дети… Умом они понимают. А на самом деле… Если вдруг распадется кокон, который их защищает, большинство из них погибнет. А остальные… Маленькие наивные дети – очень нежные и беззащитные создания. И поверьте мне, старой учительнице, нет никого более жестокого, чем маленькие наивные дети. Они не сознают своей беззащитности. И не сознают своей жестокости.
Гринчук тяжело вздохнул.
– Не надо так сопереживать моим тяжелым мыслям, – сказала Раиса Изральевна. – Просто я очень не люблю праздников. Особенно – семейных. Может, все-таки чайку?
Возможно, Гринчук бы и согласился. Но тут подал голос его мобильный телефон.
– Юрий Иванович? – спросил Браток.
– Да.
– Я в микрорайоне у Громова… У участкового. У меня проблемы. Если можете…
В трубке послышался далекий голос, какой-то мужик требовал, чтобы Браток прекратил… Что именно должен был прекратить Браток, разобрать Гринчук не успел. Связь прервалась. Гринчук попытался позвонить Братку, но, если верить женскому голосу из телефона, Браток вдруг оказался вне зоны связи.
С утра Иван Бортнев отправился выполнять указание начальника. Соседи Громова о нем говорили с неохотой. Знакомых найти также не удалось, но Браток продолжал ходить по микрорайону, заглядывая в места скопления народа и задавая свои вопросы.
Не его это было дело. Не его. Не нравилось Ивану Бортневу выспрашивать и вынюхивать. Не получал он кайфа от того, что пытался собрать крупицы информации о человеке, которого… Что бы там не говорил Гринчук, но Браток был уверен, что в смерти Громова они виноваты. Это они, устроив подставу с наркотой, подтолкнули Громова к смерти.
Не мое это дело, подумал в который раз Браток. Завязывать с этим нужно. И со всем остальным тоже нужно завязывать. Закончить это дело, помочь Гринчуку и все. Сваливать нужно из этого города к свиньям собачим. И больше никогда не лезть не в свое дело.
– Руки убери, тварь! – раздался рядом сдавленный женский голос.
Браток оглянулся.
За забором местного рынка, возле контейнеров с мусором, два сержанта что-то выясняли с девчонкой лет двадцати.