– Да, конечно, ты даже пообещал мне купить новый клуб, еще лучше этого. Вот только найдешь эти свои проклятые деньги… Ты их найдешь, я знаю. Но мне они не нужны. Мне нужен мой клуб. Мой драный, взорванный и залитый дерьмом клуб. Я его заработала! Ты знаешь как. Ты знаешь. И эти твои четыре миллиона мне не нужны. Ты увел Кошкиных…
– Я уже объяснял – мне нужна охрана для Липского. Я туда всех отправил – и Ирину, и Доктора, и Кошкиных, и Михаила с Братком. Я могу доверять только им. Я не могу рисковать. Если Липский сболтнет чего-то другим… – Гринчук оборвал себя и быстро взглянул на Шмеля.
Тот сидел, демонстративно рассматривая какой-то журнал.
– Мне они нужны. Тебе нужно подождать еще пару дней. Всего пару дней и он расскажет все. И тогда я смогу найти… – Гринчук снова покосился на Шмеля. – Ну, ты пойми, Нина.
– Я не хочу понимать. И не собираюсь понимать. Я не хочу ждать два дня. Мне не нужен другой клуб. Мне не нужны Кошкины и не нужен ты. Я сама разберусь с Саней Скоком. Если надо – я верну сюда наркотики. Понятно тебе? Понятно. А ты сюда больше не приходи. Запомни, Гринчук, ты здесь больше не нужен. Я все решу сама.
– Ах, так? – Гринчук встал со стула. – Значит, так. Значит, ты не хочешь меня понять? Не хочешь понять, что для меня важно…
– Четыре миллиона, – сказала Нина. – Конечно, четыре миллиона долларов – это очень важно. Это безумно важно. Настолько, что ты кинул меня, кинешь, я думаю, всех остальных. И себя, в конце концов, кинешь. Ты ведь сразу же сбежишь, если найдешь деньги. Сразу же, даже не попрощаешься.
– Ты думаешь? – спросил Гринчук.
– Я уверена. Я уверена. Я уверена, – Нина закрыла глаза, зажала уши и повторяла не останавливаясь, мертвым голосом, раз за разом: – Я уверена, я уверена, я уверена.
– Ладно, – кивнул Гринчук. – Ладно. Ты сама все решила. Ты все решила за меня и за себя. Я больше сюда не приду. И ты не обращайся ко мне больше никогда. Не звони, не плач. Сама решай свои вопросы и разбирайся с крышей.
– Я уверена…
Гринчук вышел, хлопнув дверью.
За ним вышел Шмель.
На крыльце клуба Гринчук остановился, жадно вдыхая морозный воздух.
– Извини, – сказал Шмель.
– За что?
– Что я слышал…
– А, – махнул рукой Гринчук. – Фигня. Оно, наверное, и к лучшему. Все к этому шло. Если нет любви – нет и будущего. Не я так решил. Но и плакать не буду.
Гринчук подставил ладонь под падавший хлопьями снег.
Шмель тактично промолчал.