Рождество по-новорусски

22
18
20
22
24
26
28
30

– И ты мне так спокойно это рассказываешь? – спросил скучным голосом Шмель.

– А чего бояться? Ты пожалуешься на меня Владимиру Родионычу? Так он знает. Сам попытаешься у меня бабки перехватить? Не думаю. Совет не одобрит твое поведение, во-первых, а я и Миша – ты еще ведь помнишь Мишу – мы тебе денег не отдадим, это во-вторых. А вот после того, как у меня появятся такие бабки, мне могут понадобиться охранники. Намек понятен?

– Понятен, – кивнул Шмель и протянул руку. – Удачи тебе.

– Спасибо.

Гринчук пожал руку и пошел к своей машине. Нажал на кнопку сигнализации, потом вдруг оглянулся.

– Шмель!

– Да?

– Ты мне свой номерок не дашь? Только не секретутки своей, а такой, чтобы прямо к тебе можно было дозвониться. Вдруг мне понадобится поддержка, – Гринчук подошел к «вольво» Шмеля.

Тот достал из кармана визитку, черкнул на ней номер и протянул Гринчуку:

– Это моя мобила. Можешь звонить в любое время.

– В кредит поверишь? – спросил Гринчук, пряча визитку.

– Поверю, – кивнул Шмель. – Ты сегодня заходил к моему Егору в больницу?

– Счел своим долгом.

– Звони, если что, – сказал Шмель и сел в машину.

«Вольво» развернулась и выехала на улицу. «Опель» двинулся следом.

– Если что, – сказал Гринчук, задумчиво глядя вдогонку.

Потом Гринчук наклонился, зачерпнул снега и с силой и даже с какой-то злостью потер лицо. Словно хотел себя наказать.

Нестерпимо хотелось пойти и принять душ. Смыть с себя… Гринчук оборвал эту мысль. Он уже все решил. Все. И сворачивать поздно.

– Поздно пить боржоми, – громко сказал Гринчук, стирая с лица снег. – Нужно ехать к засранцу и заставить его вспомнить. Есть такой фильм «Вспомнить все».

Понапиваются и орут на улицах, подумал пенсионер, выгуливавший свою собаку возле стоянки. А потом садятся в машины и давят людей, подумал он, когда Гринчук сел в «джип» и уехал. Сволочи зажравшиеся, подумал пенсионер.