– И ты написал заявление?
Рустам пожал плечами.
– И даже отдали эти заявления прокурору?
Работник прокуратуры зачем-то достал из портфеля заявления и показал их Гринчуку.
– То есть, делу уже дан официальный ход, – констатировал Гринчук. – И у меня нет достойного выхода из этой ситуации.
– Но вы же сказали, – выдавил Рустам. – Все может решиться… Я сам дам им деньги… Правда, мама?
– Да, – быстро подхватила мама Махмутова. – мы им заплатим сколько нужно. Тебе сколько нужно денег, деточка?
Махмутова вскочила и двинулась было к Марине, скромно стоявшей в сторону. Все происходящее к ней вроде бы и не относилось. Просто оазис чистоты и покоя среди грязной склоки.
– Сядьте, пожалуйста, – попросил Гринчук, – не дай Бог, от волнения у меня рука дернется. Или просто палец. Указательный. И Рустам начнет посвистывать дырочкой в правом или левом боку. А то и в обоих.
Махмутова зажала себе рот и села на место.
– Юрий Иванович! – Владимир Родионыч не стал вставать со стула. – Мы все понимаем, что в изнасиловании вы не виноваты. Но сейчас вы нарушаете…
– Что я нарушаю? Какой закон?
– Вы направили оружие…
– Стойте, – улыбнулся своей обычной заразительной улыбкой Гринчук. – Если я не виноват и это точно известно вам, то как тогда назвать те заявления, что переданы прокурору? Дружеское поздравление? Если виноват я – они, соответственно, пострадавшая и свидетель. Если я не виноват, то они лжесвидетели. И сажать нужно их. И это значит, что я совершенно правомочно задерживаю преступников. Нет? Что по этому поводу думает прокуратура?
– Я не совсем уверен, нужно внимательно ознакомиться…
– Спасибо, понял, – оборвал его Гринчук. – Передаем слово пострадавшей.
– Уже можно, Юрий Иванович? – спросила Марина.
– Можно, хорошая моя, – сказал Гринчук. – Давай.
– Извини, Рустам, – сказала Марина, и в голосе ее уже не было ничего от скромного обаяния пострадавшей.
Это был голос уверенной в себе женщины.