Когда дверь в комнату открылась, Скат уже не спал. Он услышал шорох за дверью и что-то, похожее на сдавленный стон. Скат успел одеться до того, как тихо щелкнул замок, открывающий дверь.
В комнату кто-то вошел и осторожно прикрыл дверь. Вошедший сделал всего один шаг от двери и замер. Скат ждал.
– И даже не пытайтесь убедить меня в том, что вы спите, господин Драгунов, – очень тихо сказал вошедший голосом капитана Рено.
– Не сплю, – так же тихо ответил Скат и подошел к капитану.
– У нас не очень много времени – нужно немедленно уходить, – сказал Рено.
– Я предполагал максимум послезавтра выйти отсюда самостоятельно. Мы же с вами договаривались.
– Сегодня на рассвете отсюда будет только один выход – на небо.
Скат не задавал больше вопросов, вышел вслед за капитаном из комнаты. Возле порога он остановился и взял оружие у лежащего на полу часового. Двор удалось пересечь бесшумно. Перед броском через периметр охранения Скат приблизил свою голову к голове капитана и одними губами спросил:
– Что с Блоком?
– Его выводит Лану.
Скат кивнул и больше не проронил ни слова до тех пор, пока линия охранения не осталась позади. Только тогда, не останавливаясь, он спросил у Рено:
– Что все-таки случилось?
– Авиация НАТО будет сегодня на рассвете наносить бомбовый удар по этому объекту. Получены сведения, что это крупный склад боеприпасов и вооружения. По моим сведениям – никто и ничто не сможет здесь уцелеть. А потом здесь еще все прочешут американские «зеленые береты».
– Методом Александра Македонского, – сказал Скат.
У меня и сопровождающих меня лиц прогулка заняла почти два часа. И за эти два часа мне действительно продемонстрировали, что ко всей истории нужно относиться весьма и весьма серьезно. Тот убитый, лежавший на самой опушке леса, был вообще первым убитым, которого мне довелось видеть в своей жизни. А то черное и блестящее возле его головы оказалось кровью. Когда я это понял, меня повело. К горлу подступила тошнота. Я оглянулся на Михаила и встретился с ним взглядом. Я сдержался только из-за того, что не хотел доставлять ему удовольствия. В темноте рассмотреть выражение его глаз было просто невозможно, и я так и не понял, ждал ли он от меня истерики, или смотрел сочувственно, или ему просто было наплевать, как именно я поведу себя возле человеческого тела с перерезанным горлом.
Зимний присел возле убитого на корточки, посветил вокруг фонарем, потом перевел фонарь на лицо Петрова:
– Его кончил свой. Чужой бы не смог так подойти. И тот, что замочил, знал свое дело. Чисто сработано.
– Уберите свет! – недовольно сказал Петров, прикрывая глаза рукой. – Какая вам разница?
– Никакой, – ответил Зимний и посветил на лежащие возле убитого трубы, похожие на небольшие чертежные тубусы защитного цвета, – а вот и то, чем он собирался стрелять.