Фраера

Каюты, что и говорить, были гораздо круче, чем на «Максиме Горьком».

По очереди осмотрев каждую, включая содержимое холодильников, мы прихватили камеру, по баночке пепси-колы и поднялись на палубу, чтобы запечатлеть для истории отход яхты от пристани.

К моменту, когда двое матросов сняли с береговых кнехтов концы и убрали трап, у правого борта собралась вся честная компания, за исключением лысого толстячка Манчини и его куклы Барби, как я назвал про себя силиконовую красотку. Парочка вынырнула на свет божий несколько позже, раскрасневшаяся, с влажными лицами и счастливыми улыбками. Похоже, несмотря на солидный возраст, мистер Манчини был в порядке!

Машу и её приятеля я заметил не сразу. Они стояли почти на носу яхты, возле лестницы, ведущей в расположенную вверху рулевую рубку, и разговаривали.

Я решил не форсировать события. Но едва допил колу, смял жестяную баночку и опустил её в висящий на переборке пластиковый мусоросборник, а Хаммер закончил съёмку отплытия яхты от пристани и выключил видеокамеру, рыжий мужик оставил Машу одну.

Я не выдержал и подошёл к ней:

– Поговорить не желаешь? Она пожала плечами:

– Почему бы и нет.

– Тогда пройдём в мою каюту?

– Хорошо.

Здесь я сразу задал главный вопрос:

– Может, хоть сейчас объяснишь, почему так резко испарилась из моей жизни?

– Если тебе это так интересно, то почему же не спросил меня сразу, как только я оставила родителям свой номер телефона? Неужели они тебе не сообщили его?

– Не только сообщили, но даже долго уговаривали позвонить. Ведь ты и им ничего толком не объяснила… Но у меня были некоторые догадки насчёт побудивших тебя исчезнуть причин, и я решил не унижаться. Ты сама все решила, к чему тогда лишние слова? Разве ты уехала не из-за этого рыжего типа в крокодиловых башмаках?

Маша, однако, не ответила на вопрос, а перешла в неожиданное контрнаступление:

– А как поживает та курносая девица с короткой стрижечкой, с которой ты целовался прямо в центре Невского?

– Какая девица? – Я ничего не понимал.

– Не надо прикидываться, Глеб, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю! – Я слушал мою бывшую подругу разинув рот. – О той смазливой девке в белых брюках и бирюзовой блузке, которую ты целовал и которую пригласил в свою машину, подав ручку и открыв дверцу! А я в это время, как последняя дура, стояла на перекрёстке, у красного сигнала светофора, и видела, каким счастьем светилась твоя лживая физиономия! И после этого ты ещё спрашиваешь, почему я в тот же день собрала вещи и уехала в Хельсинки? Так я тебе отвечу! Только для того, чтобы больше никогда в жизни не видеть и не слышать ни тебя, мерзавец, ни дурацкие просьбы моих родителей все объяснить!

– Значит – я тебя правильно понял? – ты уличила меня в наглой измене и поэтому бросила? – ошалев от услышанного, пробормотал я.

Маша молча потянулась к пачке «Мальборо». – Слушай меня внимательно и никогда не говори, что не слышала, – решительно начал я свои объяснения. – Та самая девушка с короткой стрижкой, в белых брюках и голубой кофточке не моя любовница, как ты тогда почему-то решила, увидев безобидный поцелуй в щёчку, а моя двоюродная сестра Светлана, которая живёт в Калининграде. Я как-то слышал от матери, что Светка собирается приехать в Питер, чтобы поступить в Институт кинематографии. Но я не думал, что у неё здесь парень и перед своим приездом она в первую очередь поставит в известность его, а не меня. И в один прекрасный солнечный день я, проезжая по Невскому, вижу её, как ни в чем не бывало рассматривающую витрину «Пассажа»! Что мне было делать? Проехать мимо и не поздороваться с двоюродной сестрой, с которой я не виделся три года?! А потом, узнав, что её дружок живёт аж в самом Павловске, не предложить ей выпить вместе кофе и, пройдясь по магазинам, затем не подбросить её до дома?! И это все – измена?! Маша выглядела растерянной.