Воровская корона

22
18
20
22
24
26
28
30

— Помогите… — прошелестели сухие губы.

Руки безвольно сползли с плеч убийцы, и она, прикрыв ладонями рану, попыталась унять хлещущую кровь.

— Вы меня разочаровали, мадемуазель, — повторил юноша, в его глазах промелькнуло нечто похожее на сожаление.

Слабея, Нина отступила на шаг, слегка покачнувшись, отошла еще на один, попробовала опереться рукой о комод и, не удержавшись, опрокинулась на кушетку.

Кровь залила ноги танцовщицы, блестки перепачкались и померкли, лишь нервно подрагивали страусиные перья.

«Что ты… наделал», — пронеслось в угасающем мозгу девушки, но губы не издали ни звука.

Юноша теперь не казался Нине трогательным гимназистом, перед ней стоял хладнокровный мокрушник. И солистка кордебалета всего лишь одна из его многочисленных жертв.

Парень брезгливо отшвырнул пинком ее ноги в сторону, вытер пальцы о скатерть. Подошел к комоду и с каким-то ледяным спокойствием принялся копаться среди ее вещей. Слабея, Нина видела, как жиган открыл резную шкатулку с музыкой — теперь «Марш славянки» показался ей едва ли не похоронным. Почти с безразличием убийца сгреб ворох драгоценностей, заинтересовался лишь перстенем с огромным синим сапфиром. Поднес к глазам, любуясь преломившимся светом, и так же равнодушно сунул его в карман.

Потом, приподняв шляпу, произнес:

— Извините, мадемуазель, за беспокойство. Не смею вас больше тревожить.

— Помо… — произнесла Нина.

— Помрете? — сделал удивленное лицо жиган. — Если это случится, то мне будет не хватать вас.

Нина сделала отчаянную попытку подняться, но силы оставили ее окончательно. А из-за двери раздавался звонкий голос ее недавнего ухажера:

— Господа! Господа! Мадемуазель Нина просила не тревожить ее. Она переодевается. Имейте совесть, дайте даме привести себя в порядок.

* * *

Под ногами что-то негромко треснуло. Сарычев присмотрелся — обыкновенная простенькая бижутерия, какую танцовщицы используют во время выступлений. Золотыми искорками на полу сверкали блестки, было полное ощущение того, что топаешь по догорающему пепелищу. А это что такое? У кушетки крохотными белыми горошинами виднелся просыпанный жемчуг, рядом, на тонкой белой ниточке, еще несколько бусинок. Очевидно, убийца сорвал ее с шеи Нины, и горошинки, падая, отстучали реквием по усопшей.

Нина лежала на кушетке, неестественно подмяв под себя правую руку, голова запрокинулась назад, и страусиные перья, теперь такие нелепые, обломались и торчали из шляпки артистки неприглядным веником. Ее тело уже окоченело, отчего выглядело почти восковым. Трудно было предположить, что совсем недавно оно могло доставлять удовольствие людям.

Нелепо как-то все это. Дико. Стоя у трупа, Игнат чувствовал себя несказанно виноватым. Жаль, что они с Ниной были такие разные, иначе их отношения вылились бы во что-то более серьезное. Хотя к чему теперь запоздалые терзания, к чему травить душу.

Подле Сарычева крутился плотный человек лет пятидесяти. Он напоминал виноватую шавку, умудрившуюся уснуть во время крупного грабежа и теперь жаждущую реабилитации.

— Свидетели здесь? — спросил Сарычев у хозяина заведения.

— Точно так-с, — угодливо подскочил тот, заглядывая снизу вверх в лицо Сарычеву. — Официанты, половые, швейцар. Есть два гостя — поклонники нашей… Ниночки. — Он соорудил скорбную физиономию и показал взглядом в сторону двух мужчин, которые сжимали в руках по букету алых роз, теперь уже лишних. Каких-то полчаса назад цветы были во здравие, теперь могли сойти лишь за упокой. Да и держали они цветы без особой торжественности, бутонами вниз. Им бы отложить их в сторону, но они не догадывались сделать это, а подсказать никто не мог.