Воровская корона

22
18
20
22
24
26
28
30

— Скажешь тоже… На Хитровке народ родной, привычный, а здесь чужой.

— Мое дело — показать, а вам решать, что к чему. Но место это верное. Лучшего не найти! Не впервой здесь останавливаюсь, и потом, отсюда три дороги выведут. И если что, по одной из них всегда уйти можно.

— Я Кирьяну передам, — сухо отвечала Елизавета Михайловна, — а ему решать. Ладно, пойду я. Ждут меня. — И, глянув на питерского широко открытыми глазами, сказала: — Ты ведь проводишь барышню до извозчика? А то мне как-то не с руки одной по улицам шастать, — кокетливо поиграла глазками Трегубова. — Народ здесь шальной, непуганый. А я барышня на выданье, тут я и девичьей чести могу лишиться. Кто же меня тогда, порченую, замуж возьмет?

Игнат Сарычев лишь широко улыбнулся в ответ. Ему неожиданно вспомнился город Амстердам, небольшой кабачок, в котором подавали пиво вот такие же грудастые блондинки. За скромную плату, на радость изголодавшимся морячкам, они приподнимали платье выше колен. А если морячок был особенно любезен и к тому же при деньгах, то щедро дарили ему любовь в кладовой кабачка. В том кабачке работала совсем юная официантка с пшеничными волосами. У нее были большие, наивные глаза, вводившие в заблуждение даже просоленных морем матросов. Трудно было поверить, что через ее тело прошла целая череда мужиков. Разрезом глаз она напоминала Елизавету Михайловну. Кажется, их цвет был точно таким же, сочно-бирюзовым.

— Не верю, чтобы этим можно было испортить такую удивительную красоту.

Елизавета Михайловна с интересом посмотрела на Сарычева.

— Шибко ты грамотный, Макар, как я погляжу. Часом в гимназии не учился?

— Лично мне не довелось. Но сейчас кого только в жиганах не встретишь.

— И то верно, — заметно успокоившись, отвечала Елизавета Михайловна.

На обратной дороге Последний переулок не казался Елизавете Михайловне таким уж унылым, и она весело подшучивала, без конца тиская локоть Игната тонкими пальчиками.

— Послушай, Лизонька, — негромко проговорил питерец, почувствовав, как от желания сел его голос. Настоящему жигану следовало вести себя побойчее. Он притянул к себе женщину и прошептал в ее улыбающееся лицо: — В двух кварталах отсюда у меня кореш живет. Посидим, выпьем… Выпивка что надо будет… Да не беспокойся, он нам не помешает.

— Как-нибудь в другой раз, — неопределенно пообещала Елизавета. — Ты вот что, — неожиданно остановилась она. — Дальше не ходи, я как-нибудь сама доберусь.

— А не боишься, что обидят? — удивился Сарычев.

Женщина неожиданно расхохоталась.

— Уж не шутишь ли ты?! Кто же это мадам Трегубову посмеет обидеть! А ты иди, не жди!

Легко освободившись, она помахала на прощание рукой и пошла в сторону Трубной площади.

Игнат Сарычев подождал, пока Елизавета Михайловна отойдет подальше, и направился следом. Осторожно, стараясь ничем не выдать своего присутствия, он выглянул из-за угла. Мадам Трегубова уверенно вышла на площадь и, оглянувшись, зашагала через нее. Она не производила впечатление человека, который оказался в этом районе впервые. Заметив женщину, один из извозчиков, с рыжей шевелюрой, тронул вожжи и лихо подкатил к даме. Мадам Трегубова что-то быстро сказала, но до Игната долетали лишь обрывки слов. Похоже, что она крепко за что-то отчитывала извозчика, а тот, покорно наклонив пышную голову, внимал ее строгим наставлениям. Закончив выговаривать, Елизавета Михайловна ловко забралась в пролетку и, по-барски махнув рукой, отдала распоряжение:

— Погоняй, Шайтан!

Игнат Сарычев перебежал площадь, вскочил в ближайшую пролетку и коротко распорядился:

— Погоняй вон за той пролеткой!