— Возьми, любезнейший, — протянул Петр Николаевич серебряный рубль стоявшему в дверях швейцару. — Купишь себе пахитосок.
— Благодарствую, ваше превосходительство, — низко поклонился швейцар, и широкая длинная борода даже коснулась пола.
Сунув в китель пожалованный рубль, он угодливо распахнул перед посетителями дверь:
— Захаживайте, Петр Николаевич, не забывайте нас.
— Непременно, голубчик.
Петр Николаевич подсадил в пролетку барышню, после чего уверенно взобрался сам.
— Куда вас, ваше сиятельство? — поинтересовался извозчик, крепкий старик лет шестидесяти с очень располагающей внешностью.
— На Тверскую, уважаемый, — ответил Петр Николаевич и, как бы нечаянно, коснулся ладонью коленей барышни.
— Как скажете, ваше сиятельство, можно и на Тверскую, — и, махнув легонько плеточкой, заставил вороного жеребца поспешать рысью.
В корзине мелко дзинькали бутылки с шампанским, настраивая Александрова на веселый лад. Он успел отметить, что Евдокия Мироновна не отдернула ножку, когда он слегка коснулся рукой ее бедра.
Очень обнадеживающее начало!
Пролетка лихо летела по затемненной аллее — самое неприятное место на пути к шикарному «Яру». Недели две назад в «Русских ведомостях» сообщалось, что именно здесь недалеко от огромного двухсотлетнего дуба были ограблены и убиты двое сибирских промышленников. Позже Петр Николаевич подъезжал к тому месту, где было совершено смертоубийство, и признавал — не без холодного ужаса, мерзко прятавшегося под самой ложечкой, — что оно едва ли не самое страшное по всей Москве. В широкой кроне дерева свободно мог бы укрыться Соловей-разбойник, а за могучим стволом вполне достаточно места, чтобы спрятаться целой дюжине татей.
Такое неприятное место нужно проезжать, крепко сдавив рукой девичье колено. Александров уже потянулся к упругому бедру Евдокии Мироновны, как извозчик дернул поводья и закричал:
— Тпру, шалавые!
— В чем дело, любезнейший? — стараясь скрыть беспокойство, произнес Петр Николаевич.
— Колесо стучит, ваше сиятельство, — сошел на землю извозчик, — сейчас я погляжу, в чем дело, да дальше тронемся. А то ведь так и ось на дороге можно оставить, — со значением заявил старичок.
— Что же ты не сказал, любезнейший, — скрывая раздражение, произнес банкир. — Мы бы тогда другого подыскали.
— Эх, ваше сиятельство, колесо перекосило, не могли бы подсобить? — всплеснул руками извозчик, озабоченно поглядывая на колеса.
— Чего тебе нужно, голубчик?
— Да плечиком бы поднажать, а я тут колесо вправлю.