— Вы жили в Нью-Йорке? — спросил я, удивленно подмяв брови.
— Некоторое время, — улыбнулась Мидори, заглядывая мне в глаза.
Да, девочка не из простых! Нужно срочно чем-то ее заинтересовать!
— Вы говорите по-английски? — спросил я, на ходу перейдя на язык Шекспира.
— Кое-как справляюсь, — без запинки ответила она.
— Не хотииите выпить кооофе? — спросил я, ловко имитируя тягучий бруклинский акцент.
— Здорово у вас получается!
— Вообще-то это приглашение.
— Вы же собирались к Полу Стюарту?
— Так и есть, но я проголодался. Знаете кофейню «Цута»? Милое местечко! Оно за углом у самой Котодори.
— Никогда там не была.
— Тогда вам обязательно нужно туда сходить. Кояма-сан варит лучший кофе в городе; можно выпить по чашечке и послушать Баха или Шопена, глядя на тайный садик.
— Тайный садик? — переспросила она, стараясь выиграть время. — А в чем секрет?
— Кояма-сан говорит, что если я кому-то его расскажу, то должен буду убить этого человека. Так что вам лучше посмотреть самой.
Засмеявшись, Мидори выложила последний контраргумент.
— Думаю, сначала мне следует узнать ваше имя.
— Джунучи Фудзивара, — представился я, машинально кланяясь.
— Рада познакомиться с вами, Фудзивара-сан!
— А теперь позвольте познакомить вас с «Цутой»! — улыбнулся я, и мы вышли на улицу.
Идти до «Цуты» минут пять, не дольше, и по дороге мы обсудили, как сильно изменился город за последние несколько лет. Оказалось, мы оба скучаем по тому времени, когда бульвар перед парком Йойоги по субботам закрывался для автомобильного движения и там устраивали костюмированные шествия. Именно тогда в тысячах подвальных баров и кофеен рождался японский джаз. Новое здание мэрии в Синдзюку еще не построили, и в том районе кипела настоящая жизнь. Мне нравилось разговаривать с Мидори, хотя я прекрасно понимал, что это нежелательно.