Он помог бы судье, мог себе в этом поклясться, так как проникся к ней жалостью, недовольство в нем возникало, когда приходилось отправляться в сырой погреб и когда не в силах было терпеть режущую боль в низу живота – это было самое унизительное.
Ширяева сказала, что не собирается долго держать его в плену. Интересно, подумал он, как будут проходить "проводы". До сегодняшнего дня он представлял их себе как освобождение: шум во дворе, выкрики, больше похожие на злобный лай, бледное лицо отца, насмерть перепуганное – Ширяевой...
А с другой стороны, коли судья всерьез взялась за отца, может получиться так, как задумала она. Ведь его пленение – не дело случая, а тщательно подготовленная операция.
Судья использует свою логику, логику женщины, объявившей вендетту. И действует очень решительно.
Ширяева приготовила ужин, включила приемник и присоединилась к Максиму – вот уже третий или четвертый раз она составляла ему компанию. Она держала тарелку с жареным картофелем на коленях, сидя на диване, ела без хлеба. Пленнику она положила в чашку вареные сосиски, сама же обошлась без мясного.
– Спать, – спустя какое-то время коротко распорядилась Валентина. Она поддерживала строгий распорядок дня. На ночь пленника пристегивала к металлической спинке кровати.
Сегодня она намеренно показала Грачевскому, что способна в одиночку справиться с Максимом, – он наблюдал за ее действиями, стоя за калиткой, готовый в любую минуту прийти на помощь, если молодому пленнику вздумается бежать.
Они не могли постоянно находиться вместе, тем более что после определенных событий Валентине появляться в городе будет опасно, так что часть дел ложилась на плечи Грачевского.
Предыдущая мягкая речь и молчаливый ужин не вязались с дальнейшими действиями судьи. Она бросила под ноги пленнику ключ от наручников и взвела курок пистолета.
– Открой замок и пристегнись к кровати, – приказала она. – Лишнее движение – и я прострелю тебе ногу. Стрелять я умею. Потом бросишь ключ на пол.
Она все же боялась Максима, он был сильнее ее, а подстраховки нет.
Парень выполнил ее приказание и присел на кровать.
– Ключ, – потребовала Ширяева. Подобрав ключ с пола, она разобрала постель, погасила свет, разделась в темноте и еще долго без сна пролежала в кровати.
Настроение паршивое, вынуждена была признаться себе Валентина. Чем успешнее шли ее дела, тем больше она чувствовала, что все пути ведут в тупик. Этого чувства не было, когда она тщательно разрабатывала план, делала первые шаги. Сейчас появилась неуверенность, чувство вины перед пленником. А еще – что она станет делать, когда докажет Михайлову невиновность Ильи? Конечно, она постарается, чтобы преступники понесли наказание – неважно, попадут ли они под суд или она сумеет разобраться с ними по-своему. Но что будет с ней? Скрываться она не собиралась, да и в любом случае ее найдут – через месяц, год, два.
Выход должен быть, засыпая подумала женщина. Думать, сонно приказала она себе. Думать...
И уснула.
44
Этот день не принес ничего хорошего – кроме видеокассеты. Курлычкин общался только с Сипягиным и личным водителем. Прежде чем отправить пленку специалистам, Станислав Сергеевич просмотрел видеоматериал с верным другом. Первым делом Курлычкин спросил:
– Не разберу, чего он жрет.
Любитель острых блюд, Сипягин определился моментально. Он частенько наведывался в ресторан корейской кухни, ел рыбный или мясной хе и другие салаты, любил кукси, приготовленное из собачьего мяса.