Дробов оставил ее в глубоком трансе.
А Светлана думала, что будет врать родителям. А еще вспомнила о том, что забыла спросить его о заложнике, отравляющих веществах и тому подобной чепухе. Ну ладно, это не к спеху.
Вчерашний вечер снова окунул в воспоминания, он был словно расчленен на несколько частей. Хотя это было одно целое. Через некоторое время Светлана подобрала подходящее объяснение. Вчерашний день можно было смело сравнить с фильмом, состоящим из трех новелл или саг. Первая была официально-серьезной, вторая – стыдливо-сосредоточенной, третья – дерзко-раскованной. Начало сегодняшнего дня можно было бы назвать распутно-запутанным.
Из всех частей самой неудачной Светлана считала вторую, когда за столиком в ресторане, хлебнув лишка армянского коньяка «Наири», читала свои стихи.
Вот дура!
О третьей новелле можно было вспоминать только с закрытыми глазами, лежа.
Светлана легла на кровать и закрыла глаза. И тут же почти реально ощутила горячее дыхание Григория.
Сон накатил на нее внезапно. Проваливаясь, она представила себе генерала в виде тигра. А себя ягненком.
В своем кабинете на Мытной Дробов, прочитав несколько сообщений, долго сидел, глубоко задумавшись. Встав с кресла, он подошел к столу с другой стороны, оказавшись лицом к лицу с портретом Сталина. В голове прозвучал отрывок из стихотворения:
Григорий наморщил лоб – откуда это? – и тут же вспомнил: это Светлана вчера декламировала свои стихи. И вот удивительно: он запомнил это стихотворение почти полностью. «Не слишком ли мрачно? – спросил он ее. – И вообще, почему такое настроение в ваших стихах?» Она сказала, что не знает. И тут же произнесла: «Просто я знаю». Дробов попытался вспомнить последнее четверостишие ее «эпоса» и почти сделал это. Лишь первая строчка не давалась ему. Что же там? – мучительно думал генерал. Действительно что-то о знании. Он так и не вспомнил первую строку, а последние три прочитал вслух:
Григорий вдруг поймал себя на том, что все это время, пока находился в кабинете, он думал не о Светлане, которую оставил одну пару часов назад, и не о ее стихах – он размышлял о школе, где учатся дети-мусульмане; об имаме, который сегодня должен посетить школу, чтобы прочесть там лекцию. Хоровод смугловатых восточных лиц мешал воспроизвести черты Светланы. Дети отчаянно мешали. И это еще одна причина. Они начали влезать уже в личную жизнь, которой у Дробова за всю военную службу почти не было. Вернее, у него была жена, которую он смог вытерпеть только три года. А сейчас… Сейчас он чувствовал, что ему необходима поддержка не только товарищей. Он истощился, ему необходима подпитка. Теперь ему будет мало визитов к отцу, срочно нужно что-то большее. И он твердо знал, что сегодня будет торопиться с работы домой. Как все нормальные люди.
Устал.
Чертова работа.
Толпа мусульман продолжала неистовствовать перед глазами, и без того смутно различимое лицо Светланы начало вытягиваться в монголоидную маску.
Всех! В душу мать!
Нет, вначале нужно успокоиться. Он почти физически ощутил пространство рабочего кабинета.
ДЕНЬ ВЧЕРАШНИЙ, ПОЛДЕНЬ
Программный администратор одной из систем специального программного обеспечения скрупулезно вынес на экран сообщение о том, что на радиоволне прозвучали слова, включенные в опцию автопоиска.
Горшков повернул голову в сторону компьютера, подавшего звуковой сигнал. На экране монитора всплыло окно сообщений.
Найдено слово целиком: