– Твой... клиент? – Хачиров выдержал протокольную паузу. – Наемный убийца. Сейчас он работает на меня. Плата за работу – дешевка. Я имею в виду тебя. Но это еще не все. Радзянскому я уже преподнес сюрприз, а тебя он ждет впереди.
– Какой сюрприз?.. – почти в ужасе прошептала она.
– Большой. Очень большой, но не тот, о котором ты сейчас подумала. – Руслан рассмеялся и, повернувшись на неповоротливых ногах, вышел из комнаты.
Глава 7
Старые и новые знакомые
24
В Москве Радзянский часто навещал своего бывшего начальника Шерстнева, но больше беспокоил его телефонными звонками. Василий Ефимович проработал на своей должности еще пять лет и в пятидесят девять ушел в отставку. Лев часто задумывался над тем, что Шерстнев на своем нелегком посту сделал доброе дело, похлопотав насчет перевода подчиненного в силовое подразделение КГБ. Старика любили за его теплое отношение к молодым кадрам, и многие могли бы сказать о Шерстневе то же самое, что и Радзянский: помог в трудную минуту. Было что-то ревностное в любви к старику, Радзянскому хотелось присвоить всю его доброту, не оставляя другим ничего.
Он приходил к нему, когда на душе было скверно, и старик словно залечивал его раны, предаваясь воспоминаниям, сыпал знакомыми именами, рассказывал, кто «пересидел» в разведке, кто «недосидел», что бывший шеф, моложе Шерстнева на десять лет, растолстел как боров и разводит цветы на даче. Лев слушал старика, и на душе действительно становилось легче.
Последний раз Лев навещал Василия Ефимовича три месяца назад и сейчас, набирая его номер телефона, вдруг испугался, что Шерстнева уже нет в живых: о таких людях, по-настоящему добрых, в колонке для некрологов не прочтешь. Ему сейчас семьдесят пять – старик, но с хорошей памятью, не так давно начал писать рассказы про разведчиков, потом задумал написать книгу воспоминаний. Лев не часто останавливался у книжных развалов, мог и пропустить выход в свет книги.
Сын Шерстнева, Геннадий Васильевич, достаточно известный и влиятельный человек, выделил отцу секретаря, который записывал под диктовку, потом текст шел на правку редактору или, по выражению Шерстнева, «летописцу».
– Алло, Василий Ефимович?
У Радзянского отлегло от сердца, когда он услышал в трубке скрипучий голос Шерстнева. «Жив курилка!»
– Да, с кем я разговариваю?
– Это вас Радзянский такой беспокоит.
– Левушка! – Шерстнев сохранил привычку называть всех своих подчиненных ласкательными именами, включая резидентов. – Я, грешным делом, подумал, что ты помер. – Василий Ефимович, словно угадывая тревожные мысли собеседника, переадресовал ему свое беспокойство. Явно напускное, что вызвало на лице Радзянского улыбку.
– Жив вашими молитвами, Василий Ефимович. Давно хотел позвонить, но все недосуг.
– Не ври, Лева, я по голосу слышу, что ты врешь. – Старик помолчал, потом, как показалось Льву, с надеждой в голосе спросил: – Не заедешь ко мне?
– Буду через пятнадцать минут.
Шерстнев встретил гостя крепко заваренным чаем и неизменным клубничным вареньем. Он был одет во фланелевую рубашку, широкие спортивные брюки и мягкие тапочки. Его лоб и щеки избороздили глубокие морщины, брови стали еще гуще, голубые глаза выцвели. Напустив на себя таинственность, шаркающей походкой подойдя к книжному шкафу, Василий Ефимович снял с полки книгу. Радзянский потянулся было к ней, но хозяин, как малыш, у которого хотят отобрать любимую игрушку, потянул книгу к себе. Нацепив на массивный нос очки, он достаточно дорогой перьевой ручкой сделал дарственную надпись и только после этого вручил свое произведение гостю, не без доли самодовольства произнеся: