От Радзянского ничего не ускользнуло, однако он тоже оттягивал момент, когда, затаив дыхание, взглянет на фото. Он отдал бы все, чтобы увидеть на снимке совсем другое лицо.
– Ты замужем?
– Вдова. Муж умер два года назад. А ты?
– Пока еще живой.
Она улыбнулась:
– Ты все такой же беззаботный... Извини, что не пригласила – Сашка дома, а разговаривать при нем неудобно. Да и выпроваживать тоже. Пойдут потом расспросы: кто, зачем? Сашку-то не забыл?
– Нет, конечно. А... Лена, она тоже дома?
– Нет. Недавно познакомилась с москвичом, Лешей Чистяковым, хороший парень. Уехала с ним на море. Кстати, вот, посмотри на нее.
Радзянский прикурил сигарету и опустил стекло. Сейчас он повернется и возьмет фотографию. Что бы ни случилось, нужно полностью контролировать себя. Боковым зрением он видит лицо Татьяны с выражением ревнивой матери. Она жаждет увидеть его реакцию.
Она передала ему фотографию бережно, словно грудного ребенка. Выражение ее лица чуть изменилось, на нем можно было прочесть гордость, которой она делится с ним.
Он взял снимок в руки, но по-прежнему смотрел на Татьяну. И сказал то, что чувствовал: – Боюсь...
Он опустил глаза на фото.
Вот и все...
На него смотрели родные миндалевидные глаза, губы, которые он целовал, улыбались ему.
Сейчас Радзянский проклинал Татьяну за взятое с него слово и себя – за то, что сдержал его. Ну почему он не нарушил его год, два, пять лет назад, не приехал, чтобы взглянуть на дочь!
На его побледневшем лице играла напускная, с кровью давшаяся ему улыбка.
– Красивая, правда? – словно издалека услышал он голос Татьяны.
«О да!..»
Он не мог произнести ни слова. Как и тогда, во время ссоры в ресторане, ему стало трудно дышать, душила злоба, безысходность, хотя он готовил, серьезно готовил себя к такому повороту событий. Но он был человеком. Вся его физиология вопила, что нужно немедленно что-то предпринимать. Что-то. Хоть что-то, но не сидеть онемевшим истуканом.
– Извини. – Он быстро вышел из машины и прикурил новую сигарету.