Тигр в камуфляже

Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал — кто такой, — этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам — но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо — заминировано.

Что такое заминировано? Граната — знаешь? Да. Вот — очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.

Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать…

Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:

— Ты — настоящий волк. — Вопросов он больше не задавал — гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял — у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол…

Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры — и женщину тоже, — оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.

— Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, — так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. — Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом… Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.

Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев — последствия будут ужасающими…

Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков Мушаевых ни в коей мере не была виновата в том, что члены ее стали свидетелями авиакатастрофы и таким образом прикоснулись к страшной тайне. Они были славными людьми и хорошо отнеслись к гостю — Себастьян в долгу не остался. Он похоронил тела убитых в соответствии с мусульманским обрядом, — накануне диверсант попросил Абише подробно рассказать порядок его отправления (бедная женщина даже в самых смелых фантазиях не могла предположить, для чего гость интересуется самыми незначительными деталями ритуала), — на это ушел целый день, поскольку снег возле пещеры имел плотность льда и очень плохо поддавался обработке. На следующее утро диверсант взял люльку с маленьким Саидом, замотал ребенка в бурку и отнес на высокогорное пастбище, располагавшееся гораздо ниже пещеры абреков. Было еще одно пастбище, которое находилось гораздо ближе к пещере, но там жили одни мужики и две старые бабки. А на этом — дальнем — три молодые женщины. Младенцу нужна молодая женщина, она может заменить ему мать… Путешествие заняло почти весь день — поздним вечером диверсант кусочком угля написал по-русски на распашонке ребенка «Саид», поставил люльку у ворот крайней сакли и стремительно удрал — откуда-то приперлись любопытные здоровенные псы и захотели с ним познакомиться.

Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна — пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед… Что ж — есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает — единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто — нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив — никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта…

Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего — донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли…

— Чтоб я сдох, блин… Может, не ждать, пока приедут — снять повязку, в задницу — и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный… — вяло ругался Иван, сидя на крыльце «дядиной» дачи и лениво жмурясь на солнце. — Спецназ, блин… Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!

У-у-у, блин…

Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог — вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле «дядиной» дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная — почти неделю он провалялся без памяти. «Дядя» хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые — вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!) ко всему прочему воняют потом и носками.

«Дядя» разрешил остаться на даче, но предупредил, что он должен большее время суток лежать неподвижно и вставать только в крайнем случае.

Дачка была ничего себе — возвели ее совсем недавно, пристроили в аккуратную шеренгу «новых русских» вилл на краю поселка Солнечный и обнесли высоким забором, чтобы оградить обитателей от завистливых глаз простых смертных. Теперь она во всех углах благоухала ароматом свежего дерева и радовала глаз новеньким кирпичом и уложенной с математической точностью красной черепицей. Правда, кондиционеры не успели врезать, но на такие мелочи Иван внимания не обращал. Заботило другое. Ему предстояло в конце отпуска возвратиться домой, чтобы забрать документы, а у соседей могли возникнуть вопросы: несчастная Аниська и дурачок Мишка до сих пор значились в категории «безвестно отсутствующих», как, впрочем, и сам Иван (сведения, добытые «дядей Сашей» по своим каналам). Ребята «дядиного» приятеля — крутого парня Вовца — упрятали трупы, но ситуацию упрятать никому не под силу — на людской роток не накинешь платок. Этот крутой парень Вовец, кстати, вчера смотрел на него с нескрываемым удивлением. Ивану было стыдно. Наверно, «дядя» описал его своему приятелю, как супермена и пса войны, прошедшего все круги ада. А этот пес, черт его задери, взял и звезданулся с крыльца — есть чему поудивляться… Да, надо крепко подумать, что сказать соседям. Или попросить «дядю», чтобы отрядил гонца за документами. Хотя совестно просить — и так по уши в долгу…

Вторая проблема, которая беспокоила Ивана, — цветные глюки. Такого с ним ранее никогда не случалось. Это ж надо так башкой шарахнуться! Всю ночь чудятся какие-то странные жлобы с мертвыми глазами, голенькая девчонка-хромоножка, которая кажется до боли знакомой и родной, катафалк, бархатный гроб, какой-то милицейский капитан с железными зубами… Тьфу! Надо будет пожаловаться «дяде Саше» — может, обследование пройти, пока есть возможность на халяву…

За воротами послышался шум подъехавшего авто, затем три коротких сигнала. Иван неспешно — как рекомендовал дядя — приблизился к воротам и распахнул калитку. Из белого «рафика» с красной полосой вышла симпатичная дородная дама средних лет, облаченная в белый халат, и начальственно представилась:

— Фельдшер Петрова. Александр Иванович попросил заехать, сделать вам перевязку.

— Ну, слава яйцам! — обрадованно пробормотал Иван, делая приглашающий жест. — Прошу. Вы пока распаковывайтесь, — он кивнул на пузатый баул в руках фельдшерицы, — а я сбегаю в одно место…