— Ты что удумала? — сердито спросил Нику Белый. — Что за хреновину замутила?
— Ну вот, — покачала она головой, — такое хорошее начало — слово давнее «удумала». И сразу «хреновину». Ты неисправим.
— Горбатого могила исправит, — вспомнил он пословицу. — Но не увиливай! — строго бросил он. — На кой за мной пасла? Зачем к Маршалу заходила? Что задумала? Как понять…
— Лешка, — вздохнула Ника, — всему свое время. Ты все обязательно узнаешь. И вот еще что, — тихо, но очень серьезно добавила она. — Если не хочешь потерять меня как сестру, не надо меня воспитывать. Я большая девочка и знаю, что делать, понял?
Белый хотел что-то сказать, но, увидев ее глаза, шумно выдохнул и промолчал. В них было злое упрямство. Белый хорошо знал это выражение. Сколько раз он видел в зеркале свои глаза после того, как его пытались воспитывать.
— Лады, — миролюбиво буркнул он. — Но ты хотя бы скажи, что делать будешь?
— Всему свое время, — снова повторила Ника слова Маршала.
— Ты-то как? — повернувшись к лежащему на кровати Анатолию, спросил Белый.
— Да бок схватило, — вздохнул тот. — «Скорая» приезжала. Поэтому она, — посмотрел он на Нику, — и вернулась. Она меня все спровадить хотела. Но не получилось. — Он улыбнулся.
— Все равно ты уедешь, — как о твердо решением, сказала она.
— Не боись, Толян, — подмигнул Белый, — прорвемся.
Ника вспыхнула было, но промолчала.
— Начальник, — проканючил с заднего сиденья недавний собеседник Стаса, — я же никуда не пойду. А со старого автовокзала вы нас не берете. Да и брать с меня нечего.
— Проснулся? — весело спросил обернувшийся Стаc.
— Борода? — удивился бич. — Куда это мы едем-то?
Тряхнув головой, устроился поудобнее и осмотрелся.
Старый «москвич» неторопливо катил по дороге.
— Это твоя, что ли? — удивился бич.
— Как тебя по-русски звать? — не отвечая, спросил Бобров.
— Мишкой называли. — Увидев на переднем сиденье две бутылки пива, лысый облизал пересохшие губы и протянул: — Можно пивком подлечиться? А то…