Алмазы Якутии

Вскоре стол был сервирован довольно-таки сносно. Пашка разлил самогон по стаканам.

– Ну, Паша, – глава семьи поднял стакан с бело-мутной жидкостью, – за скорейшее обогащение.

Они чокнулись и выпили.

– А Варька, хрен с ней, сама прибежит, – закусив, произнес Вилен Михайлович. – Или другую себе найдешь. За тобой такие девки будут бегать, Паша!

Выпили еще. Пашке начинали нравиться такие перспективы. Но его теперь сильно беспокоило исчезновение Родионова.

– Так чего, батя, куда же этот полярник делся-то? – спросил он, наливая по третьей.

– Соображать надо, Паша, головой. – Яковенко-старший постучал себя указательным пальцем по виску. – Ты-то сам как думаешь?

– Может, его давно уж схватили и теперь выпытывают, где наши камушки лежат? – предположил тот.

– Нет, Паша, ушел он, ушел, как пить дать. Как только он сбежал, в ту же ночь Карагодин за квартирой Кюкюра наблюдение поставил. Вон «жигуленок» красный до последнего под окнами его караулил. Значит, еще не схватили. Только сегодня снялся «жигуленок»-то. Соображаешь, что это значит?

– Поймали… – с испугом произнес Пашка.

– Может, и поймали, Паша, но я так не думаю. Если больше двух суток поймать не смогли, то теперь уж и подавно. Чует мое сердце, ушел он от них. Но если «наружку» сняли, значит, знают или предполагают, что далеко он уже и сюда не вернется. Логично?

Вилен Михайлович поглядел на сына замутненным взглядом.

– Логично, – быстро согласился сынок. – Только, батя, никак я в толк не возьму, если они его с техникой да с бригадой найти не смогли, то как мы найдем? Ведь я так понимаю, что надо его найти, чтобы от него тайну выведать.

– В том-то и дело, Паша, что я знаю, куда он направляется. Тогда, в шестьдесят третьем, когда банда на наш конвой напала, ранило меня. Не то чтобы сильно, но больше никого в живых не осталось – всех положили. Меня бы тоже порешили, но я вовремя мертвым прикинулся. Лежу это я и одним глазком за всем наблюдаю. На гимнастерке, чувствую, кровь теплом растекается, а я смотрю.

Вилен Михайлович опрокинул в себя еще полстакана самогона и захрустел огурцом. Еще не дожевав, стал говорить дальше:

– Этих бандитов двое в живых осталось. Один постарше – лет этак сорок, а другой – помоложе. Осмотрелись они, видят – мертвые все. У меня в тот момент сердце в пятки ушло. Когда отстреливались, испугаться еще не успел, а вот когда они наших осматривать стали, вот тогда испугался, врать не буду. Лежу – не дышу. К счастью, не заметили они, что живой я. Слышу, шаги удаляются. Я снова глаз приоткрыл. Вижу – тот, что постарше, поднял револьвер, направил его в грудь молодому и… В общем, положил он его. Это чтобы алмазами не делиться. Тот как стоял, так и свалился с открытыми глазами. Тогда старший, даже не взглянув на него, быстро направился к машине. Положил револьвер и хотел уже в кузов запрыгнуть. Только недострелил он молодого. Тот сел, винтовку свою нащупал и, прицелившись, пальнул старшему в спину. Вот такие дела.

– Так что, ящик так в машине и остался? – Паша даже забыл про самогон, еще остававшийся в бутылке.

– Слушай дальше. – Было видно, что ему приятно вспоминать прошлое. – Малец-то старшего недострелил. Видно, уж сил не хватило прицелиться как следует. Но ранил хорошо, а сам после этого копыта откинул. Старший минуты две словно мертвый лежал. Я уж, грешным делом, начал думать, как бы самому этот ящик прихватить. Времени, думаю, мало, нужно по-быстрому алмазы куда-нибудь запрятать, пока люди не набежали. Только начал подниматься, а этот недостреленный зашевелился, но почему-то не за ящиком полез, а в сторону. Я так думаю, у него болевой шок тогда случился. Только он до кустов долез, как на полянку якут вышел. «Тьфу, – думаю, – принесла тебя нелегкая». У меня мысль про этот ящик с алмазами накрепко в голове засела. Якут, значит, вышел на полянку, где трупов полным-полно, а недостреленный из кустов вылезал и – пушку на него. Тут из кустов пацан этого якута выскакивает и «папа» кричит. Бандюгану это только на руку. Он ствол на мальца наставил и велел якуту за лошадью сходить. А у якута лошадь с волокушей неподалеку оказалась. Приказал ему бандит ящик достать и на волокушу вместе с собой погрузить. И они в тайгу уехали.

Яковенко-старший замолчал, плеснул себе еще самогона, но пить не стал. Он сидел, держа стакан обеими руками, но был не за столом на кухне, а где-то в тайге, там, где почти сорок лет назад произошла кровавая трагедия.

Из сомнамбулического состояния его вывел голос Павла.