Офицер быстро выгрузил смену, забрал вконец отсидевших зады Леху и Басю и, тихо и коротко что-то сказав, умчался по лесной дороге прочь. Отец Василий бесшумно вздохнул и пополз в сторону, к Волге.
Лишь через две сотни метров он поднялся во весь рост и, уже не опасаясь постов, смог идти, а точнее, хромать, нормально. Вскоре впереди засверкала гладкая поверхность реки, и он побрел вдоль берега вниз по течению.
Березовый лесок закончился, и перед ним снова возникли бесчисленные старицы, острова и полуострова, заросшие камышом и тальником, как поп бородой. Солнце уже склонялось к горизонту, и наступил момент, когда отец Василий понял – хватит, пора остановиться.
Он выбрал подходящий мысок, продрался сквозь двухметровые сухие и ломкие стебли к самой воде и, бросив рядом с собой мокрый, тяжелый бушлат и ружье, присел. Очень хотелось есть.
«А у губернатора сейчас полный разгул! – сокрушенно покачал он головой. – Рыбка, водочка, шашлычок… Интересно, хватились меня или нет?» Сказать было сложно. В прошлом году на точно такой же, только районного значения, «охоте» потерялись два человека, и о них никто не вспомнил до тех пор, пока в понедельник не стало ясно, что они не вышли на работу. И поначалу Медведев подумал, что мужики просто перебрали и теперь отсыпаются. Но потом позвонили встревоженные жены, и стало ясно – начальников служб надо искать.
Конечно же, их нашли там же, где и оставили, – в рыбачей сторожке на одном из островов. Без лодки, почти без провизии, но зато с недопитым ящиком водки. Как оказалось, третий их товарищ обещался смотаться на лодке за закусью, но, едва добравшись до теплого салона автобуса, заснул и в таком вот бесчувственном состоянии был доставлен домой. Впрочем, товарищи на него обижались не слишком и весь последующий год на каждом застолье поднимали тост за постоянное наличие трех крепких вещей – крепкой дружбы, крепких напитков и крепкого здоровья.
Отец Василий покосился на ружье. Стрелять, конечно, не стоило, даже если прямо к нему «на дом» попадет молоденький поросенок. И вдруг ясно осознал, что домой сегодня точно не попадет. И устал, и дело к ночи, и вообще… И тогда священник заставил себя встать и принялся сооружать какое-никакое лежбище – солнце уже почти скрылось за линией горизонта.
Одной ночевки под открытым небом отец Василий не боялся. Были времена, когда они с ребятами ночевали вот так же, как есть, в чистом поле, по шесть-семь суток, – и ничего. Главное, чтобы сверху не капало, снизу не подтекало, да чтобы посторонние люди не шастали.
– Так мы и устроимся! – приговаривал в бороду священник, сооружая из камыша маленький, только чтобы лечь, шалашик, почти нору. – Главное, чтоб никто не тревожил, а остальное мы и сами сделаем!
Уже через несколько часов его мнение кардинально переменилось. Едва солнышко скрылось, воздух резко остыл, и даже камышовое покрытие шалаша не слишком защищало от пронзительного холода. Отец Василий долго ворочался с боку на бок и в конце концов не выдержал и накинул сверху мокрый, настывший бушлат.
Поначалу было мерзко. Тяжелый, сырой, пропахший тиной и дымом бушлат, казалось, отбирал последнее тепло. Но постепенно отец Василий притерпелся, бушлат прогрелся от дыхания, и ему удалось заснуть. Правда, ненадолго. И уже через три или четыре часа его снова начало колотить от холода, и спать категорически не получалось.
«Тяжко быть в бегах! – с горечью осознал отец Василий. – А Олюшка, наверное, блинчиков приготовила с маслицем…» Он обожал блинчики со сливочным маслом – прямо со сковородки, когда они еще обжигают руки, но в рот уже ничего, идут за милую душу. Хороша была и квашеная капустка. Сейчас, в этой холодрыге, мысли о холодной, прямо из подпола квашеной капустке заставляли вздрогнуть, но он знал, если к ней подать поджаренную на сале, еще шкворчащую картошечку да рюмашку хорошей водки, то очень даже ничего пойдет кисленькая квашеная капустка.
Рот наполнился слюной. Отец Василий вздохнул, попробовал разозлиться и встать, чтобы сделать энергичную зарядку и прямо сейчас тронуться в путь, но тут же застонал – нога буквально полыхнула болью.
«Черт! – подумал он. – Как же я дойду?» Но и сил вот так вот лежать в промозглой сырости уже не было. Он собрался с духом и, превозмогая боль, быстро и решительно выбрался наружу.
Воздух был морозным. По крупицам сохраняемое под влажным бушлатом тепло резко испарилось, и отец Василий понял, что ровным счетом ничего не выиграл. Было холодно, а стало еще холоднее. Он быстро надел бушлат, надеясь по ходу прогреть и просушить его собственным телом, и, постанывая, пошел вперед.
Небо на востоке уже розовело, и в зарослях вовсю стрекотали какие-то птицы, явно радуясь тому, что вот, еще четверть часа – и этот невыносимый дубак закончится. Отец Василий брел сквозь хрусткий камыш, изо всех сил оберегая ногу и старательно огибая мокрые места. Но получалось это не всегда. Здесь волжская весенняя вода выходила на пологий берег напрямую, порой начисто покрывая собой все, кроме редких, поросших тальником возвышений. И тогда он, плюнув на все, побрел напрямую, как есть, а хлюпанье сапог по воде и хруст камыша слились в одну монотонную, нескончаемую песню.
Когда он наконец увидел еду, солнце уже шпарило вовсю, а бушлат почти полностью просох. Еда стояла в миниатюрном заливчике, на мелководье, и слабо шевелила жабрами и плавниками. Отец Василий примерился. Рыбина была килограмма на два-два с половиной. Как она проделала долгий путь сквозь камышовые дебри, оставалось загадкой, да это и не было важным. Главное, деться ей из этой лужи было решительно некуда.
Священник потеребил в руках ружье и решительно отставил его в сторону, оперев на гибкий ивовый куст. Шуметь не стоило, да и дробовой заряд наверняка разнес бы нежнейшее мясо. Он осторожно снял и положил на те же ивовые ветки бушлат и приготовился.
Рыба стояла на том же месте.
На цыпочках, осторожно опуская в воду носки сапог, отец Василий сделал четыре шага и замер.
ebooksa