– Фашист! – прошипел он.
– Сам дурак, – парировал батюшка.
– Недоносок!
– Это вряд ли, – покачал головой священник, не без удовольствия оглядев свое крепкое вместилище души.
– Ты мне еще за все ответишь! – выдавил сквозь зубы Исмаил и внезапно смолк.
Отец Василий кинул на него косой взгляд и понял, что мулла смотрит на его брошенную в песке рыбу. И жрать ему хочется не меньше, чем самому попу.
– Моя, – небрежно кинул отец Василий. – Сегодня утром поймал. А ружье, которое ты утопил, кстати, медведевское, нырять придется.
– Я – не ты, – четко провел границу между ними мулла. – В холуи к Медведеву не записывался!
– А нырять все равно придется, – почти равнодушно повторил отец Василий. – Ты утопил, ты и доставать будешь.
– Еще чего! – вскипел Исмаил и снова стих.
Священник снова кинул косой взгляд на муллу. Точно, тот смотрел на рыбу.
– Ладно, – рассмеялся он. – Разводи костер. Сейчас пищу принимать будем. Если ты, конечно, не возражаешь.
Исмаил хотел что-то сказать, но сдержался.
– А насчет меня, – охая, поднялся с песка священник, – ты ошибся. Я в этом кошачьем концерте не участвовал. Тебя защитить хотел, да только ты и сам себя защитил неплохо.
– Врешь, – еще враждебно, но уже тише произнес Исмаил. – Это твой цвет.
Отец Василий вздохнул. Детская, почти языческая приверженность простых душ к символике его уже достала. Как будто черный цвет одеяний священнослужителя имел что-то общее с черным цветом косовороток бугровских молодцов.
– Ладно, думай как знаешь, да только я и сам теперь в бегах.
Исмаил недоверчиво посмотрел на своего врага: на грязный, мокрый, воняющий дымом бушлат, немытое лицо – и задумался.
– Я не в бегах, – тихо сказал он.
– Ну да, конечно, – кивнул отец Василий и, снова присев на песок, осторожно стянул с раненой ноги сапог. – Пока там твои прихожане с плакатами у здания администрации стоят, ты себе отпуск без содержания устроил.