— Сейчас работяги подойдут, я доведу, — официальным тоном сказал Караваев. — Не хочу дважды — про одно и тоже…
Витя возражать не стал — молча кивнул и принялся сосредоточенно наблюдать за лакированными носами туфель хозяина, несколько взвинченно разгуливающего по кабинету.
— Ну где их носит, — бормотнул Александр Николаевич, без надобности глянув на часы — едва ли минута прошла с момента отдачи распоряжения! — Работяги чертовы…
Караваев вдруг поймал себя на том, что его распирает от неуместного и совершенно не приличествующего образу крутого мужика желания похвастаться перед мальчишкой своим вчерашним героизмом. Этак небрежно, вскользь, обронить — пусть рот разинет, повосхищается, ручонками всплеснет…
Вчера Александр Николаевич совершил, пожалуй, первый в своей жизни подвиг. То есть, пренебрегая явной опасностью, произвел рисковое деяние, без которого в принципе можно было бы и обойтись.
Подвиг состоял в том, что, удрав, как заяц с места происшествия, наш котельный соглядатай спустя минут десять сумел несколько прийти в себя, проанализировал на скорую руку ситуацию и… вернулся обратно. И, едва справляясь с бешено колотящимся сердечком, свински потея от страха, погрузил в багажник своего «Опеля» всю аппаратуру, что накануне установил в котельной Витя. Затем тщательно осмотрел котельную, забрал свои окурки, стакан, бутылку с недопитым коньяком и, уж совсем превозмогая себя, глянул в смотровое оконце. А там ничего — там хаос, вполне присущий любому месту происшествия в первые полчаса до прибытия соответствующих органов. Вопли, крики, возня нездоровая, хаотичные звонки куда только можно. Перекрестившись, Александр Николаевич на цыпочках покинул котельную и убыл — теперь уже окончательно…
Ну, как по-вашему? По-нашему — смышлен. Попал — отпад, свинтил — красиво. Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен? Кто крут и смел и с депутатской ксивой? Так-так — прошу прощения. И вовсе это никакое не заимствование — просто размер совпал…
Явившиеся на зов хозяина работяги, судя по внешнему виду, вчера изрядно употребили и сейчас страдали. Несмотря на профиль, персоналу заведения был предписан «сухой закон», нарушение которого каралось жестокими санкциями, вплоть до увольнения. Волощук и Скиба являлись ветеранами — работали у Караваева со дня основания ресторана и, в общем-то, могли себе позволить слегка злоупотребить без особых последствий. Но с утра вратарь Иннокентий довел до всех прибывших: сам не в духе. Приехал ранее обычного, мрачен, не шутит. Иными словами, в такое дрянное утро рисковать не стоило.
— Ага, — поморщился Александр Николаевич, подходя к работягам и здороваясь за руку. — И что это было?
— У шуряка дочь родила, — доложил Волощук и, чтобы вообще все выглядело более веско, солидно дополнил:
— Первенец!
— И где это было? — почему-то оживился Александр Николаевич.
— В смысле — где рожала? — выпучил глаза Волощук.
— Да ну, что ты в самом деле… Где шуряк живет?
— А, это… В Балашихе.
— А сели во сколько?
— Да мы ж с работы. Задержались малехо. Как приехали из бани, они уже сидели вовсю. Ну и часов до трех, как водится. Там и заночевали…
— Телевизор утром смотрели? — подмигнул Александр Николаевич.
— Нет, не смотрели, — работяги переглянулись — ну что за вопросы? Какой утром телевизор после такой гулянки! — А что — надо было?
— Кому-нибудь говорили, что работали вчера на Фрунзенской? — опять подмигнул Александр Николаевич — только на этот раз более нервозно.