— Обошлось без стрельбы. Интересно, что же все-таки произошло? Ну да ничего, узнаем ближе к вечеру.
Нам еще больше часа осталось… Слышь, Колян, может, еще за водичкой сбегать? Я и тебе принесу, тут недалеко холодненькую продают!
Казак охотно полез в карман за деньгами, но попить холодненькой водички ему на этот раз не пришлось. Таким же бешеным аллюром к стоянке «СМ-97» невесть откуда подлетел еще один черно-белый автомобиль, и выскочившие из него полицейские решительным шагом направились к русским. Передний из них объявил:
— Мистер Николай Морозов! Казак на всякий случай кивнул. Говоривший остался на месте, а двое других быстро заняли позицию у него по бокам.
— Василий Степанович! — обеспокоенно крикнул Саломахин внутрь самолета: там, развалившись на кресле, дремал один из основных переводчиков делегации, выделенный в эту смену.
Василий Степанович вылез и, с ходу оценив ситуацию, обратился к старшему с длинной речью, выслушал ответ, что-то возразил, получил ответ на возражение, повертел в руках какой-то документ — а Казак все это время стоял в напряженной позе, чувствуя, как дюжие арабы в полицейских шлемах сверлят его глазами. Наконец переводчик повернулся к нему:
— Николай, мне очень жаль, но вам придется поехать с ними.
— С чего это вдруг? — Казаку стало не по себе.
— Они говорят, что совершено преступление, о котором вы можете что-то знать. Им нужно допросить вас.
— Вот еще напасть. А я что, обязан давать показания?
— К сожалению, да. — Василий Степанович снял очки и сочувствующе моргнул: — Но вы не беспокойтесь, для иностранцев-немусульман у них специальная процедура, приближенная к европейской. А если вы сейчас будете отказываться, то они вас… Как говорят у нас — «подвергнут приводу».
Казак вспомнил времена учебы в техникуме, когда он еще не поступил в летное училище, и несколько «приводов», которые ему довелось испытать на своей шкуре.
«Вряд ли дубайские менты лучше ростовских», — решил он и сказал:
— Да ладно, что уж там. Только вот никак в толк не возьму, что и о чем я могу знать.
Василий Степанович перевел, и офицер, явно разочарованный тем, что не пришлось применить силу, сделал приглашающий жест.
«Ну вот и посмотрел город…» — думал Казак, сидя на заднем сиденье машины, зажатый между двумя полицейскими. Переднее сиденье отделяла от отсека частая металлическая сетка, и вперед никакого обзора не было. Глядеть по сторонам тоже было не слишком удобно: правый страж сидел, подавшись вперед и опершись подбородком на руку, так что с этой стороны вместо городских красот можно было любоваться лишь его благородным арабским профилем.
Левый полицейский сидел нормально, но тоже загораживал часть окна, однако Казак все-таки глядел туда, потому что заняться было больше нечем.
«Гнал Серега, — заключил Казак, когда машина в очередной раз притормозила перед светофором. — Нормальный город, я бы даже сказал красивый. Ни лачуг, ни трущоб, ни бедуинов на верблюдах… Дома высокие, машины новенькие, прохожие одеты чисто, особенно те, которые в бурнусах, прямо белоснежных.
Двадцатый век — он и в Африке двадцатый век. И тем более в Эмиратах!»
Сделав такой вывод, он приободрился: все-таки не хотелось бы попасть в руки какого-нибудь «кади Абдурахмана» из сказок тысячи и одной ночи, даже в роли свидетеля. Интересно все же, какое преступление они имели в виду?
ebooksa