Русский вираж,

22
18
20
22
24
26
28
30

Доберман, изловчившись, полоснул Казака зубами по ноге, но это уже не был полноценный захват пса-убийцы, после которого собачьи челюсти не разжимаются даже после смерти — псу уже крепко досталось, несмотря на то, что после начала схватки прошло лишь несколько секунд.

— Коля, сзади! — раздался Наташин выкрик, и он обернулся — для того, чтобы успеть выставить руки и не дать уже летящему в прыжке второму доберману схватить его за глотку. Энергия прыжка была столь велика, что Казак не удержался на ногах и снова упал на землю и тут же почувствовал, как первый пес с рычанием кидается на него сверху, тоже стараясь добраться до горла, — на мелочи, типа рук или ног, избитый, но несломленный доберман решил не размениваться.

«Вдвоем они меня прикончат…» — мелькнуло в голове Казака, но вдруг раздался короткий хруст, тело второй собаки содрогнулось в конвульсиях. Не думая, что произошло, Казак тут же отпихнул корчащегося пса от себя и вскочил на ноги. Первый доберман попытался подпрыгнуть, но ноги его уже не слушались, и он промахнулся. Не думая, что делает, Казак схватил собаку за передние ноги, крутанул в воздухе, словно собираясь зашвырнуть подальше, и со всего размаху приложил о бензобак мотоцикла.

И лишь теперь доберман подал голос: полный боли и тоски короткий вой, перешедший в тихое поскуливание, огласил ночь. Собака попыталась подняться, но не смогла. Взглянув на человека, лежащий на брюхе доберман в последний раз оскалил зубы — и затих.

Казак оглянулся — что же произошло с тем, другим псом? Тот лежал на боку дурным чучелом со сведенными судорогой ногами, а из его бока торчала рукоять лопатки, лезвие которой прошло между ребрами собаки и, видимо, дошло до сердца.

Парня передернуло, и он вдруг ощутил, как по ноге стекает струйка крови. «Этак лужа сейчас будет…» — подумал он, стараясь держаться спокойно, хотя внутри его что-то продолжало мелко и противно дрожать — то ли возбуждение схватки, то ли запоздалый страх.

— Наташка… — позвал Казак, желая попросить ее перевязать рану, и вдруг услышал тихие всхлипывания.

— Наташка?

Девушка продолжала стоять, одной рукой с трудом удерживая мотоцикл от падения, а другой поспешно вытирая слезы, одновременно с этим она пыталась прикрыть лицо.

— Ты чего? — удивленный, Казак позабыл и про рану на ноге, и про все остальное, подошел и осторожно дотронулся до нее.

— Да нет, ничего… Сейчас пройдет… — девушка попыталась говорить спокойно — Просто я не хотела… Я не знала, что я ее убью! — и она снова разрыдалась.

Казак несколько секунд удивленно всматривался в лицо Наташи, а потом до него дошло, о чем идет речь: девушка жалела «собачку», которую убила, наугад метнув свое единственное оружие!

Сначала ему захотелось расхохотаться, потом — обозвать Наташу дурой, но Казак не сделал ни того, ни другого, а лишь легонько обнял ее.

— Мы вообще-то делом заняты! А ну взять себя в руки! — грозно напомнил он и ей и себе. Наташа потрясла головой, как бы возвращаясь к реальности, и Казак тут же отстранился от нее, не дожидаясь, пока она это сделает сама.

— Извини, — прошептала она, и голос ее действительно стал тверже, хотя и немного подрагивал, — я просто с детства собак люблю. А своей не было никогда… Я понимаю, глупо было!

— Проехали! — решительно заявил Казак. — У тебя что-нибудь найдется ногу мне перевязать?

После того как Наташа рукавом своей рубашки перетянула ему рану, Казак оттащил трупы собак за дорогу, в кусты, а потом заторопился вперед. Он понимал, что если здесь бегает еще пара-тройка столь же милых домашних зверюшек, то никакая быстрота не спасет, но по крайней мере можно выиграть немного времени, если место схватки первыми обнаружит охрана. Хотя не должна бы — пятно крови, натекшей с ноги Казака, не очень сильно заметно в темноте да на темном асфальте.

Метров за тридцать до лечебного корпуса кустарник по сторонам дороги кончился, и Казак прошептал:

— Пожалуй, хватит бурлачить! — Они затащили мотоцикл на обочину. Казак пошарил по земле, но ни опавших листьев, ни веток не обнаружил: за живой изгородью ухаживали очень уж аккуратно. Тогда он решил наломать веток с листьями, но громкий треск, раздавшийся после первой же попытки, заставил его отказаться от этого намерения. Пристроив единственную оказавшуюся в распоряжении ветку так, чтобы она хоть как-то затеняла блеск хрома, Казак махнул рукой:

— Ладно, все равно пустая затея, — и с этими словами решительно повернулся к зданию: — Ну что, начнем размышления у парадного подъезда?