Русский вираж,

22
18
20
22
24
26
28
30

Не тратя больше времени на разговоры, Хомяк набрал тот самый простейший код — две двойки и две тройки. Дверь с жужжанием откатилась в сторону, открыв дорогу в большой зал, уставленный стиральными машинами, котлами и еще каким-то оборудованием, непонятным, но выглядящим весьма внушительно. Вдоль дальней стены шла высокая рампа, и там же виднелись большие ворота с небольшой калиточкой в них, и от рампы вниз вел довольно-таки крутой пандус. На его верхней площадке стояло несколько низких тележек с синими полиэтиленовыми кулями, набитыми бельем, готовым то ли к отправке, то ли к стирке. Но людей нигде не было видно, хотя со всех сторон доносились гул и шипение. В воздухе ощутимо тянуло сырым паром и какой-то бытовой химией.

— У тебя есть что в стирку кинуть? — толкнул локтем Наташу Казак. — Может, подбросим добрым дядям?

Девушка нервно хихикнула, а Хомяк глянул на обоих с неодобрением и нарочито сдержанно проговорил:

— Вот там, за тележками, дверь. Думаю, это выход наверх. И кстати, я так и не получил ответа: у вас есть, на чем отсюда убраться?

— Есть, — коротко ответил Казак и вдруг понял, что если даже и удастся добраться до замаскированного в кустах мотоцикла и он действительно окажется на Месте, то уехать на нем смогут только двое.

«Вот хохма! — подумал он почти что весело. — Что, на пальцах кинуть, кому оставаться? Хотя это, пожалуй, рановато: может быть, там мотоцикла-то и нет уже…»

Хомяк с сомнением посмотрел на Казака, на лице которого все переживания отражались очень явственно, но продолжать тему не стал, а приказал:

— Ты с девушкой к пандусу, а я прикрываю. Дай-ка пистолет мне. Полезней будет.

Казак хмуро глянул на Хомяка, и тот понял, что переборщил:

— Ладно, ладно, можешь оставить себе. Тогда двигаемся так: мы впереди, а ты из себя обзор хвостовой полусферы изображаешь Только ради бога, прежде чем палить, прикинь хрен к носу — а стоит ли?

Путь между негромко шипящими и гудящими стиральными агрегатами был недлинным, но ведущему маленький отряд Хомяку пришлось сделать крюк, чтобы обойти монументальную гладильную машину, а потом снова взять направление к пандусу. Все было спокойно, но Казак бросал взгляды через плечо назад каждые десять-пятнадцать секунд, так что уже через пару минут у него заболела шея. Но оказалось, что делал он это не зря: когда они уже были около начала наклонной дорожки, в очередной раз оглянувшись, Казак увидел, как у дальней стены открылась дверь и из нее показался человек, судя по серой форме — охранник, а за ним еще один и еще… Без лишних слов Казак ткнул Хомяка в спину, и, оглянувшись, тот скомандовал:

— Бегом! — и первым бросился вверх.

Их заметили почти сразу. Раздалось несколько выкриков, и с десяток человек в сером замельтешили между прачечной техникой — некоторые из них пытались обежать преграды, а трое самых ретивых прогрохотали ботинками по белой крышке той самой гладильной машины, которую пришлось так долго обходить.

Казаку было не до оглядываний: бежать вверх по пандусу оказалось гораздо тяжелее, чем это казалось со стороны, и лишь добравшись до верха, он оглянулся: трое самых ретивых уже приблизились к подъему.

«Отмахаемся?» — мелькнула надежда, но тут Казак разглядел в руках у охранников маленькие, почти игрушечные автоматики «ингрем», которые так любят показывать в боевиках. В отличие от киношных героев охранники прекрасно понимали бесполезность этого оружия на средней дистанции и стрелять пока не спешили.

— Задержи их! — рыкнул Хомяк, бросаясь к двери. «Как?!» — захотелось крикнуть Казаку, но тратить время на бессмысленные вопросы было непозволительной роскошью. И он сделал первое, что пришло в голову: ударил ногой по тормозу первой тележки и с силой толкнул ее вниз, под уклон. С угрожающим гулом тележка понеслась вниз, заставив отпрянуть в сторону первого из смуглых парней, который уже вскочил на пандус. Вслед за первой тележкой уже катилась вниз вторая — поняв, что нужно делать, ее сняла с тормозов Наташа, пока Казак разгонял третью. Последняя, четвертая, стояла управляемым колесом вперед, разворачивать ее времени не было — и на середине спуска колесо резко вильнуло в сторону. Тележка опрокинулась и закувыркалась, переваливаясь через вылетающие из рвущихся кулей простыни, наволочки, полотенца…

— Молодцом. — бросил Хомяк от двери. — А теперь давай пушку!

На этот раз Казак повиновался без раздумий. Он думал, что этот замок Хомяку все-таки придется вышибать выстрелом, но оказалось, что имелось в виду совсем не это. Прищурившись, Хомяк очень спокойно прицелился куда-то вниз и три раза подряд нажал на курок. После первого же выстрела раздалось шипение, словно внизу неизвестно откуда появилась донельзя рассерженная змея размером малость не со Змея Горыныча, а из пробитого стерилизаторского котла ударила струя перегретого пара. Ближайшего к котлу охранника швырнуло этой струёй к стене, и тут же к шипению добавились отчаянные вопли. Обезумев от боли, он выпустил из своего «ингрема» длинную очередь, и остальные тоже начали стрелять, видимо, не очень представляя в кого. Забили еще два фонтана воды, тоже явно горячей.

Хомяк не стал долго любоваться на дело своих рук. — За мной! — скомандовал он и нырнул в калитку, в темный тоннель, вновь уходящий вверх. Казак с Наташей, чуть помедлив, последовали за ним, но Казак не удержался и оглянулся назад. Зал прачечной превратился в нечто среднее между долиной гейзеров и парной баней. Из клубящегося тумана продолжали доноситься новые крики и выстрелы

— Как же, выход! — только и прошипел в бессильной ярости Хомяк: тоннель заканчивался сдвижными воротами, в щель под которыми Наташа, может быть, и пролезла бы, Казак — сомнительно, а самому Хомяку пришлось бы для этого сначала похудеть килограммов на тридцать. Сквозняком в эту щель затягивало ясно различимые клубы пара, поднимающиеся из глубины тоннеля вслед беглецам.