Мусорщик

— Писать будете? — живо и настороженно спросил Петров.

— Я журналист. Работа у меня такая. Не зря же я на все эти мытарства согласился, а? — сказал Обнорский и подмигнул оперу. А может и не подмигнул, а так… моргнул ось ему против солнца глядючи.

— То есть… — пролепетал грозный опер Петров — вы что имеете в виду?

— Как говорится: что имею, то и введу, — ответил Андрей. — Сам сообрази, Николаич… ты же толковый опер.

Толковый опер смотрел растерянно. Что-то очень нехорошее чудилось ему в намеках этого странного журналиста.

— Ну ладно, — сказал Обнорский, — подскажу. Ну сам посуди: часто ли человеку… несудимому, кстати, человеку-то… За которого хлопочут… часто ли такое бывает, чтобы за ствол сразу треху лепили, а?

— Нет, не часто… Обычно — год, полтора. А то и вообще — условно.

— Вот видишь! А часто бывает такое, чтобы журналистов в ментовскую зону сажали? — продолжал Андрей.

— Н-нет…

— А чтоб потом освобождали за отсутствием? А? Бывает такое?

Петров начал понимать, изменился в лице.

— Так значит… — сказал он.

— Так значит, — перебил Обнорский, — мы эту операцию долго планировали. Утверждали на уровне министра МВД. Так-то, брат Антоша.

— Вы… серьезно? — тихо произнес Петров.

— Нет, шучу, — строго сказал Андрей, щурясь на солнце. И было очевидно, что так не шутят. — Ну, бывай, брат… Книжку я тебе пришлю, как выйдет. С автографом. А министр тебе свой автограф пришлет.

Обнорский подмигнул. Теперь уже явственно подмигнул и пошел оформлять бумаги. Ошеломленный Петров долго смотрел ему вслед.

Через час свободный гражданин вышел на волю. Во внутреннем кармане бушлата лежала справка об освобождении. Вторая справка подтверждала, что гр. Обнорский А. В. во время заключения трудился. Это для трудовой книжки, чтоб стаж шел… И разумеется, в кармане лежала копия постановления президиума горсуда Санкт-Петербурга. Там же была и некая сумма денег. Не особо большая. Достаточная только для того, чтобы добраться домой поездом, плацкартом.

Вторая пачка денег — потолще гуиновской — лежала за подкладкой. Там же был зашит сувенирный «самурайский меч». Его Обнорскому подарил напоследок начальник оперчасти. Сделал он это, разумеется, не из какой-то особой любви к Обнорскому, нет… Им двигали те же побуждения, что и оперком Петровым: не написал бы журналист на воле чего такого… А денег подкинул Сашка: потом отдашь. На поезде долго трястись, а самолетом р-раз — и дома. Да и переодеться надобно, неловко в Питер в зэковской робе.

Брать в долг Андрей не любил, но у Сашки взял легко. Теперь, собственно, их связывало уже столь многое, что считаться из-за пары сотен долларов было неуместно.

Андрей наконец-то вышел на волю. Он знал, что зона находится в черте города, в Дзержинском районе, на пересечении Нижненаволоцкого шоссе и улицы Кулибина… По-другому район назывался Новая Кушва. Все это он знал, но, оказавшись вдруг на обычной улице с трамвайными путями и остановкой, как будто слегка растерялся. Освобождение не было для него неожиданностью, и все же мгновенный переход из зарешеченно-изолированного мира в мир свободы произвел очень сильное впечатление.