Макеев кисло скривился.
– Тоже мне, мыслитель! – буркнул он.
– Ты не ругайся, – ответил Панфилов. – А думай, думай! Или тебе вместе с кишками и мозги растрясло?
– Пошел бы ты… – проворчал Макеев, скрываясь в кустах.
Панфилов растянулся под старой березой и, казалось, задремал. Но напряженно сжатые губы выдавали его состояние. Не до отдыха ему было и не до сна.
Выбравшийся из кустов Макеев, застегивая на ходу штаны, подошел к Константину, лег невдалеке.
– Придумал? – спросил он.
– Заткнись, – тихо ответил Панфилов.
Некоторое время они пролежали молча, изредка переворачиваясь на бок или на живот. Макеев иногда начинал дремать, потом просыпался, начинал дремать снова и снова просыпался. Но каждый раз видел, что лицо у Панфилова все так же напряжено, а губы упрямо сжаты.
«Не придумал!» – констатировал для себя Макеев и вновь погружался в дремоту.
Самому ему ничего подходящего на ум не приходило.
Проснулся он от того, что Панфилов настойчиво толкал его в бок.
– Вставай, – говорил он. – Сашка, вставай, ехать надо.
– Куда? – спросил Макеев, продирая глаза.
– Обратно, в Калугу, – ошарашил его Панфилов.
– Зачем? – раскрыл рот Макеев.
– Затем, что это единственное направление, на котором нас сейчас не ждут, – ответил Панфилов. – Не идиоты же мы, в конце концов, думают они, чтобы сунуться в Калугу, где нас хорошо знают в лицо. Так вот мы и поступим с тобой, как самые настоящие идиоты!
– А-а! – протянул Макеев. – Так бы сразу и сказал! Это нам не привыкать…
Когда выехали из леса, была уже ночь. Макеев, не включавший фар, вынужден был ехать очень осторожно, но все равно едва не угодил в воронку, оставшуюся на грунтовке от разрыва снаряда.
До шоссе добрались без приключений. Их и в самом деле никто не ждал с этой стороны.