– Точно не могу сказать, – отвечал Полундра. – Но думаю, что никому. Кстати, Москву не спрашивали об этом? Санкционировала она слежку или нет?
– В Москву позвонили уже, – отвечал офицер отдела ГРУ. – Добрались до самых верхов. Москва говорит определенно: приказа начинать негласную слежку за полковником Крягиным никто не отдавал.
– Ну да, так я и думал, – отвечал следователь военной прокуратуры. – Это какая-то бандитская группировка за ним охотилась… Чем ей Крягин мог не угодить? Он же не занимался местной мафией…
– Мне кажется, – возразил ему Полундра, – что теракт возле острова Чечень и убийство полковника Крягина – это звенья одной цепи. В обоих случаях действовал аквалангист, в обоих случаях, несомненно, профессионал высокого класса, в обоих случаях нога странно маленького размера. Это все не может быть простым совпадением.
– Расследованием убийства Крягина будем заниматься все вместе, – решительным тоном сказал следователь военной прокуратуры. – Я очень вас прошу, товарищи офицеры… Я понимаю, что не вправе отдавать вам приказы… Но для пользы дела, я надеюсь, вы и сами понимаете… Мы должны четко координировать наши усилия. Если хотим добиться реального результата.
– Разумеется, – отвечал Полундра.
– Я вас очень прошу: никакой самодеятельности, – продолжал следователь. – Не устраивать соперничества, не гнаться за тем, чтобы ваше ведомство оказалось умнее. Только вместе мы и сможем противостоять террористам.
Следователь прокуратуры умолк. Совсем рядом от того места, где они стояли, серебрилась в лучах лунного света гладь Каспия, и не верилось, что это море, такое мирное и спокойное с виду, принесло уже гибель стольким людям и грозит принести еще больше бед.
ГЛАВА 26
Пришвартованный у махачкалинского причала катер ихтиолога Шамседдина Халифа сверкал на солнце новой краской после ремонта и словно отдыхал от тяжелых испытаний, которые выпали на его долю во время последнего плавания. Этот свежий вид, а еще больше необычные очертания судовой архитектуры катера, палубных надстроек, ходовой рубки с установленной на ее крыше антенной спутникового телефона и системы морской навигации сильно отличали его от остальных судов, стоявших у махачкалинского причала, низеньких и расхлябанных браконьерских сейнеров, чумазых, словно до сих пор плавающих на угле буксиров, пестро разрисованных прогулочных теплоходов.
Сам хозяин этого исключительного судна прекрасно знал это и в тысячный раз от души залюбовался очертаниями своего красавца-катера, подъезжая на такси почти к самой причальной стенке в нарушение портовых правил.
Расплатившись с таксистом, Шамседдин выбрался из машины, вытащил из салона тяжеленные сумки с провизией и водой, запас для очередного длительного плавания по Каспию. Подхватив сумки, казавшиеся непомерно тяжелыми, огромными для его тщедушного тела, Шамседдин гордо стал подниматься по узкому и крутому трапу на борт катера. Ничего не подозревая, он сгрузил сумки с продуктами в трюм, сунулся было в ходовую рубку, но тут сильнейший удар сзади по голове оглушил его, и тщедушный ихтиолог без чувств повалился на пол.
Очнулся Шамседдин от боли, кто-то умело, с оттяжкой хлестал его ладонью по щекам. Вот удары прекратились, сверху на его голову обрушился поток холодной забортной воды, затем Шамседдина опять стали хлестать по щекам так, что искры сыпались у него из глаз.
– Хватит! – сказал на фарси чей-то грубый голос. – Он, кажется, пришел в себя…
Удары тут же прекратились.
Постепенно обретя способность видеть и ощущать свое тело, несчастный профессор обнаружил, что он сидит на полу в ходовой рубке собственного катера, его руки скованы наручниками, а их цепочка продета между спицами штурвала. Над ним склонил свое широкое смуглое лицо Шахфур, за которым копался в судовых бумагах Исмаил.
Шахфур угрожающе приблизил свою широкую смуглую рожу вплотную к Шамседдину и проговорил, дохнув запахом баранины и скверных сигарет:
– На кого, сука американская, работаешь?
Вопрос был задан на фарси. Шамседдин посмотрел на своих мучителей жалобно, потом забормотал по-русски:
– Я не понимаю, что вы говорите… Я гражданин России, я не говорю…