Дичайшие речевые обороты норвежца стали для Андрея Павловича уже привычными, понятными и чем-то даже нравились. Все лучше, чем беспримесный «русский матерный», которого он за свою жизнь наслушался. Кстати, английский – язык международного общения – Стеценко знал очень даже неплохо. Но показывать Олафу этого пока не собирался. Уж больно забавно норвежец язык родных осин ломает, пусть помучается.
– Да не сепетись ты, вы же «зеленые», а не «голубые». Вот этих я не люблю! Просто я с вашими ребятами и раньше, до тебя, знаком был.
Успокоенный словами, а больше тоном и улыбкой русского друга, Хендриксон не преминул воспользоваться возможностью преумножить свои знания о загадочной России:
– Это новое движение есть за планетную чистоту, «голубые»? О! Знать не приходилось мне такого. Познакомить прошу.
Стеценко буквально сложился пополам от смеха; спасибо, ремни безопасности на пол «Лендровера» свалиться не дали.
– Ну-у, ты даешь! Нет, знакомить я тебя с ними не стану, сам, слава тебе, господи, незнаком. Все проще…
Все, действительно, было проще. С ребятами из «Гринписа», с той самой международной базы, к которой выруливал сейчас «Лендровер», Андрей Павлович сошелся чуть ли не сразу, как только оказался в Баренцбурге. Ему нравился их веселый, бесшабашный и чуточку анархичный интернационал. Кого там только не было: норвежцы, шведы, немцы и французы, греки, албанцы, русские, поляки и все прочие славяне. Американцев через край!
Проводя экологический мониторинг побережья Шпицбергена, заглядывали гринписовцы и в Баренцбург, а как же… И мимо «Белочки» не проходили. Со всеми втекающими и вытекающими последствиями.
Но тут не в совместной выпивке было дело. Стеценко искренне, всей душой разделял идеи этих людей. Их боль, беспокойство и неравнодушие. Он-то насмотрелся… Экибастуз, Ачинск, весь Южный Урал… Он был горняком и просто в силу своей профессии видел, до чего могут довести глупые и жадные люди нашу такую ранимую планету! Земля – это космический корабль. А теперь представьте себе сумасшедших космонавтов-самоубийц, которые в полете снимают защитные панели, крутят дыры в обшивке корабля, ломают и уродуют систему жизнеобеспечения… Дико, правда? Но то, что мы все вместе творим на планете, ничуть не лучше!
Вся беда в том, что «вместе»! Это ключевое понятие. Когда все хором, то вроде бы и не страшно, потому что ответственность делится на всех.
Человек по определению животное общественное. Плохо ему приходится, когда он один! Это только в сортир лучше ходить в одиночку, а все остальное… Все остальное лучше, приятнее, эффективнее, наконец, делать «вместе». Сообща.
Однако имеется тут очень важное «но».
«Вместе» можно радоваться, а можно – грустить, можно работать и отдыхать. «Вместе» можно благословлять или проклинать, смеяться или плакать. Вот только дураками «вместе» быть не стоит, ибо глупость человеческая, и у отдельного-то индивида зачастую достигающая гомерических размеров, в компании дураков-единомышленников возводится в степень, равную числу этих дураков.
И тогда становится воистину бездонной. Непостижимой.
Вот так, соединенными усилиями, мы и завалим Землю полиэтиленовыми пакетами, которые – да! – так удобны и привычны. Загадим Мировой океан, сведем к чертовой матери сибирскую тайгу и сельву Амазонки – зеленые легкие планеты. После чего благополучно вымрем, утащив за собой в преисподнюю все живое.
Андрей Павлович Стеценко дураком не был. И участвовать в планомерном неостановимом уничтожении природы не хотел. Напротив, хотел помешать этому вопиющему безобразию. Поэтому никаких угрызений совести, информируя своих друзей с гринписовской базы о нарушениях Природоохранного кодекса администрацией шахты «Баренцбург», не испытывал. Как раз наоборот – испытывал гордость.
Словом, были у маркшейдера Стеценко на базе экологов хорошие знакомые. Особенно тридцатилетняя Валюша Берестецкая, которую семь лет назад занесло в Норвегию из Москвы. По большой любви и еще большей дурости. По ее словам, Стеценко чем-то напоминал Валентине покойного отца. Вот и относилась Берестецкая к Андрею Павловичу соответственно, почти как к родному человеку. Даже останавливалась у него дома пару раз, приезжая в Баренцбург из Лонгйира по каким-то своим загадочным делам.
Хотя почему это «загадочным», подумал Стеценко… Она не делала тайны из того, что занималась на базе прослушиванием радиообмена моряков, горняков, а главное, военных, – всех тех, кто мог нанести урон природе Груманта – Берестецкая называла Шпицберген только так, на русский манер. В свое время еще дома, в России, Валя окончила МРТИ имени Попова, став отличным связистом-радиотехником широкого профиля. Аппаратура на гринписовской станции была замечательная, и Берестецкая получала достаточно свободный доступ к любой радиоперекличке, тем более что английский она знала в совершенстве, а норвежский и шведский – очень прилично.
Валентина одной из первых встретила их, и на ее чуть полноватом, с красивыми темно-карими глазами лице вспыхнула широкая радостная улыбка:
– Нет, ну надо же! Какие люди, и без охраны! Палыч, дорогой, как я рада тебя видеть! – И тут же, легко перейдя на норвежский: – Олаф, это ты мне удружил! Давай выбирайся из своего рыдвана, раз уж ты приехал с моим соотечественником, то я уверена – без доброй выпивки не обойдется. А я только вчера испекла пирог с зеленым луком и яйцами. Половина еще осталась… Да-да, не пугайся, Хендриксон, это такое русское национальное блюдо!
ebooksa