Битва на дне

22
18
20
22
24
26
28
30

Возвращаться в Россию? Нет, этого она позволить себе не могла: мешали гордость и оскорбленное самолюбие. Кроме того, была еще одна причина…

И она осталась в опостылевшем Лонгйире, все глубже погружаясь в острую тоску и ощущение собственной никчемности. Дни смешались с ночами, закрутились в каком-то сером хороводе. Выхода не было, хоть веревку мыль…

Вот в этот далеко не лучший момент своей жизни Валентина Берестецкая встретилась с молодыми экологами с международной гринписовской базы. Она сразу почувствовала в «зеленых» родственные души: люди открытые, задорные, веселые, воодушевленные прекрасной идеей – сделать планету чище. У нее появились друзья, появилась цель и, наконец, появилась осмысленная работа, которую она умела и любила делать.

На базе Берестецкую тоже полюбили. За спокойный, уверенный профессионализм, а пуще того за ее добрый и веселый характер.

Сейчас Валентина в обществе пяти признанных ветеранов гринписовской базы пила свежесваренный кофе и с некоторым неудовольствием слушала беседу корифеев. Дело в том, что ее любимая Россия поминалась в беседе не самым приятным образом. Разговор шел на английском – этот язык понимали все собравшиеся.

– Я не доверяю русским, – темпераментно жестикулируя дымящейся сигаретой, говорил поджарый сорокалетний швед. – Если там действительно свалилась отработанная ракетная ступень, то эти «гидрографы» затем и посланы, чтобы помешать ее обнаружить! И они, будьте уверены, постараются помешать.

– Ну откуда такая презумпция недоверия? – вяловато возразил его сосед. – Почему вы, Ульф, сразу подозреваете этих ребят в дурных намерениях? Я имел дело с русскими. Вполне приличные люди!

– Вы неправильно поняли меня, Стен! Дурные намерения здесь ни при чем. Они впрямь неплохие люди, но только пока дело не касается экологии! А вот экологическое сознание у них, к несчастью, выключено полностью. Я не о присутствующих, – швед улыбнулся Валентине. – Я про общую тенденцию. Они загадили природу собственной страны, а на природу Скандинавии им вдвойне наплевать. Говорите, приходилось иметь с ними дело? Так вот, мне тоже приходилось! Как одному из координаторов Общеевропейского проекта охраны окружающей среды. Представьте, в Москве существует даже Министерство охраны природы. Знаете, с каким штатом? Вы не поверите – в шестьсот человек!

– Фью! – присвистнул изумленный Стен. – Да чем же занимается такая прорва чиновников?

– Бездельничают, – пожав плечами, ответил Ульф. – Проедают казенные средства. Которых им выделяют не так уж мало. Есть сеть институтов, фондов, центров всего, что может выдумать настоящий бюрократ. Бесконечные загранкомандировки, коллегии, еще бог знает что, а результаты? Они даже не сумели возбудить ни одного судебного дела о нанесении ущерба природе! Для сравнения: в моей родной Швеции не меньше половины всех проектов природопользования проходит через суд. И пусть кто-то только попробует срубить мешающее ему дерево или вылить в озеро какую-нибудь отраву! Или хоть лесную мышь застрелить без лицензии. Живо оштрафуют так, что без штанов останется. Это если за решетку не угодит.

– Вы все же преувеличиваете, Ульф! – попыталась возразить покрасневшая Валентина, которой было до боли обидно слышать такое. – Есть ведь еще Комитет по экологии Госдумы. Есть, наконец, добровольные экологические общества. Вроде нашего…

– А! – безнадежно махнул рукой швед. – Работал я с этим комитетом. Если это можно назвать работой… Ничуть эти деятели от министерских не отличаются: та же бесконечная пустопорожняя говорильня, а дела – кот наплакал. Что до ваших самодеятельных «зеленых», так вы мне поверьте: добрая половина из них на содержании тех самых предприятий, которые больше других загрязняют и губят природу. Они губят, а их иждивенцы-экологи проводят «независимые общественные экспертизы», подтверждают, что все в порядке.

Берестецкая низко опустила голову с растрепавшейся рыжеватой челкой. Она-то не понаслышке знала свою Родину. Прав проклятый швед, и крыть нечем! И все же снова попробовала вступиться за своих охаянных соотечественников:

– Если они ищут то же самое, что и мы, так, значит, им тоже небезразлично! Может быть, еще вместе поработаем, мы им поможем, а они – нам. И вообще – никому доподлинно не известно, что там такое упало. Может, это вовсе американцы виноваты? – Она поставила на столик недопитую чашечку кофе. – Пойду к себе, на радиоточку. Вдруг наши парни с катера снова пытаются выйти на связь?

– Зачем ты, Ульф, такую хорошую девушку обидел? – неодобрительно покачал головой еще один из участников этого импровизированного совещания, дождавшись, когда за Берестецкой захлопнется дверь. – Будто не знаешь, что она родом из России… Поделикатнее как-нибудь не мог?

– На правду не обижаются! – глуховато буркнул непреклонный Ульф. Но в голосе шведа прозвучала нотка смущения. Действительно, перестарался…

Нет! Автоматическая регистрационная аппаратура, любовно собранная и отлаженная Валентиной, ясно показывала: экипаж катера больше на связь выйти не пытался.

Что-то насторожило ее. Словно бы в подсознании звякнул тревожный звоночек. Повинуясь этому непонятному, но властному импульсу, Берестецкая решила сама вызвать катер. Она быстро и сноровисто настроилась на несущую частоту, положила пальцы на верньеры тонкой регулировки…

Ни-че-го! Точнее, очень даже «чего»: резкий сухой треск в наушниках. Странно… А если попробовать пройти весь частотный диапазон? То же самое. Глаза женщины изумленно расширились: но ведь такого просто не может быть!

Берестецкая недаром слыла блестящим связистом и радиотехником: ее природные способности были перемножены на отличное образование, полученное в ту пору, когда его еще можно было получить в России. К тому же Валентина накопила громадный опыт практической работы. И вот – она в тупике! Ей совершенно непонятно то, что происходит в эфире.