Опоздать на казнь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну вот, поели, теперь можно и поспать…

Лена вновь гневно зыркнула на него из-под солнечных очков.

— Да ладно, шучу я, шучу. К разговору готов!

— И что? Даже мысли какие имеются?

— А мысли у меня, дорогая подруга, следующие… Единственная ниточка, которая теперь тянется к осмию, а значит и к профессору — это некто Фирсов. Вот его и будем искать. — Гордеев после еды стал спокойным и рассудительным.

— Думаешь, Бурцев не соврал? — недоверчиво спросила Лена.

— Думаю, что он попался и сломался. Врать ему было уже незачем. Вот, кстати, убийство Бурцева наверняка по заказу Фирсова и случилось. Или тех, на кого тот работает. Надо еще за эту ниточку подергать. Кто-то же его убил. И вполне вероятно, что этот «кто-то» до сих пор находится в той же камере.

— И что ты предлагаешь?

— А предлагаю я вот что. Ты сейчас отправляешься в угро, трясешь там всех и вся, но на Фирсова выходишь. Судя по рассказу Бурцева, Фирсов — кадр еще тот, с богатой биографией, не может быть, чтобы никаких сведений о нем не имелось.

— Если Бурцев знал его настоящую фамилию…

— Все равно, проверить надо, — жестко сказал Гордеев. — И вот еще, очень может быть, что и эта версия окажется бесполезной, если принять во внимание, что труп был не профессора, хотя нас и пытались убедить в обратном. Так вот, если профессор жив, то очень странно получается, что за осмием отправили Бурцева. Что-то тут не стыкуется. Но Фирсова искать нужно.

— И чем займешься ты?

— А я отправлюсь… тоже сначала в уголовный розыск, к Виктору Петровичу Гоголеву, а потом в Кресты.

— Зачем? — удивилась Лена.

— Попытаюсь найти убийцу Бурцева.

— Каким образом?

— Есть у меня один планчик, — потер ладони Гордеев.

— Какой? — загорелась Лена.

— Да так… Потом узнаешь…

Николай Петрович Мяахэ — начальник Крестов — был потомственным тюремщиком. Его, дед, отец и даже мать всю жизнь отработали контролерами. А вот Николай Петрович сделал карьеру. Кто знает, удалась бы ему эта карьера в прежние времена, тогда он о ней и мечтать не мог и не стремился к заоблачным высям. Медленно, но верно, с наследственной «чухонской обстоятельностью» делал Мяахэ свое дело и не претендовал на большее. Однако, когда систему МВД и Минюста начало крупно трясти и мелко лихорадить — в такт со всей нашей большой страной — люди стали уходить и даже разбегаться. Сотрудники Управления исполнения наказаний ценились на вес золота в качестве охранников в коммерческих структурах. Лучшие люди уходили. А на безрыбье, как известно, и рак рыба. Так и получилось, что начальником тюрьмы был назначен Николай Петрович, звезд с неба не хватавший, но обстоятельный и исполнительный. Из тюрьмы он уходить не собирался — возраст был уже ближе к пенсии. Нельзя сказать, что он любил свою работу, да и как можно любить подобное и считать своим жизненным предназначением? Но Мяахэ относился к этому философски. Если кто-то рожден, чтобы воровать и убегать, значит кто-то рожден, чтобы их ловить и сажать. А ведь кто-то же должен и следить за преступниками, пока они сидят. Следить не только за тем, чтобы они не разбегались, но и за тем, чтобы с ними обращались справедливо. К тому же в СИЗО, где содержатся еще не осужденные преступники, а человек томится в ожидании решения суда — он, может быть, и не виноват вовсе. И роль тюремщиков главным образом состоит в том, чтобы установить справедливый порядок для всех подопечных. Всяческие чепэ, случавшиеся во вверенном ему хозяйстве, Николай Петрович Мяахэ воспринимал как оскорбление, нанесенное лично ему, и всегда проводил очень тщательное расследование с целью наказания виновных. Особенно близко к сердцу он принимал тот факт, что во множестве неприятных происшествий не последнюю роль играли его непосредственные подчиненные. Действительно, передать с воли «маляву», содержащую те или иные указания, можно было только при участии тюремщиков. Когда подобные факты раскрывались, гнев Мяахэ бывал очень силен, проштрафившиеся контролеры не только бывали уволены, но и попадали под следствие.