Одержимость

Он еще раз тщательно опросил знакомых, друзей и клиентов Рубинова, которых смог определить по его записной книжке. Заново и многократно прослушал три кассеты с записями «похищений», но это выглядело натуральным фэнтази и ничего не дало. Он переночевал в его квартире, вооружившись видеокамерой и крепким кофе. Тоже безрезультатно. Никто не появлялся. Никто не звонил. Никто не интересовался Рубиновым.

Может быть, не интересовался потому, что знал, что дома его больше нет?

Гордеев регулярно звонил в Склиф и приезжал туда три раза — просто поговорить с докторами, но ничего, к общему недоумению, не менялось. Двое суток Матвей так и не приходил в сознание. Происходило что-то странное: жизненные показатели его были в норме, во всяком случае, полностью соответствовали полученным травмам, никаких внутричерепных гематом обнаружено не было, сотрясение мозга, как правило, не сопровождается комой, но он был в коме. И доктора даже не строили прогнозов, когда он придет в себя. Впрочем, как объяснил Гордееву один нейрохирург, травмы головы — такая иррациональная вещь, после которой с человеком может быть что угодно. Например, дольше жить после этого будет.

Гордеев корил себя за то, что не проследил за улыбчивым мужиком из «БМВ», а впрочем, наверно, это было нереально: насколько помнил адвокат, когда он вернулся в свою машину, «БМВ» уже и след простыл. Наверняка «улыбчивый» специально остановился далеко позади, чтобы иметь потом фору. Юрию Петровичу казалось, что когда он подходил к «БМВ», то бросил взгляд на номер машины, но, как ни тужился теперь, вспомнить его не мог…

Он сидел в офисе «Глории», когда позвонила Брусникина. Сева Голованов только начал рассказывать:

— …Наряд милиции, который его обнаружил и вызвал «скорую», был там примерно в половине пятого утра. Керубино лежал в пижаме и махровом халате на плитах у самой воды, ну, в смысле у края льда. Его дом там во втором ряду стоит, не прямо окнами на Москву-реку, и этот псих, получается, среди ночи поплелся в тапочках даже не во двор, а фиг знает куда. То ли он хотел реку по льду перейти, то ли топиться шел, да забыл, что лед стоит…

Гордеев извинился и ответил на звонок.

— Можно прямо сейчас поговорить с Колпаковым, — сообщила Брусникина. — Я еду в гостиницу. Присоединитесь?

Черт! Конечно же, в самый неподходящий момент! Как не хотелось сейчас разрываться между двумя делами!

А с другой стороны, и на одном Рубинове зацикливаться нельзя. так и не понятно ведь, что имел в виду «улыбчивый».

— Давайте через полчаса, хорошо?

— Хорошо, жду вас у главного входа.

До «Хилтона» от «Глории» ходьбы было минут пять, но Юрий Петрович хотел закончить с Севой.

— Где и кто его бил, не выяснено?

— Ни в квартире, ни во дворе крови нет. Обнаружили только то, что с него натекло, пока лежал. Следов борьбы так называемых тоже нет. Но там обледенелые бетонные плиты, на них много не наследишь. Свидетелей нет. Слушай, а ему в Склифе охрана не нужна, его там не достанут?

— Если бы я знал, кто его достает, я бы знал, нужна ли охрана.

10

— Что вы все привязались к дурачку, какой с него спрос, если он инвалид, умалишенный? Что он вам рассказать может? — возмутилась Галина Башкова, менеджер «Хилтона» по работе с техническим персоналом. — Мне он одно говорил, милиции — другое, вам — третье. У него память как дуршлаг.

— В каком смысле — дурачку? — не поняла Брусникина.

— в прямом. Он же олигофрен, не в курсе, что ли?

— Олигофрен?