Дикое правосудие

22
18
20
22
24
26
28
30

– Благодарю, – сказал он. – Это все, что я хотел узнать. Спасибо за кофе, Соня. Никаких рейдов в течение двух месяцев, даже если в дальнейшем вы не будете добровольно делиться информацией. Я сдержу свое слово.

Соня облегченно вздохнула. Теплов ерзал в кресле, неуверенно улыбаясь. Они не хотели знать больше, чем нужно – ни тогда, ни сейчас. Как и он сам, мрачно напомнил себе Воронцов.

– Не надо меня провожать, – пробормотал он. – И будьте осторожны.

– Но почему, майор? Вы же не собираетесь что-то делать, верно? – резко спросила Соня.

– Похоже, мне придется что-то сделать, – с усилием ответил Воронцов. – Скажите мне еще одну вещь: есть ли у вас какие-нибудь предположения насчет того, куда мог обратиться иранец, чтобы спрятать этих людей? По вашим словам, Паньшин отпадает. Кто еще?

– В городе живет масса иранцев, майор. Разве вы еще не заметили?

Он закрыл за собой дверь. Любая из квартир, сдаваемых внаем в любом районе города. Одна из дач в пригородах, фургон, хижина… Ветер угрожающе завывал, небо было освещено лишь городскими огнями и призрачными факелами газовых скважин. Иней сверкал на луковичных куполах и крестах церкви.

Придется привлечь Дмитрия. Воронцову не хотелось этого делать, но теперь это становилось необходимо. Двое людей, живших с Помаровым, исчезли, Вахаджи умер. Роулс… Связан или не связан он с этим делом, но он тоже мертв. Нужно найти этих ученых…

* * *

Она ждала до конца ночи. Незадолго до рассвета, когда сменялась ночная смена и в коридорах царила тишина, предшествовавшая первым утренним звукам и запахам, пришло время действовать. Марфа чувствовала себя слабой и уязвимой. Частично это объяснялось реакцией на физическое истощение после отчаянной борьбы за жизнь, а также непривычной одеждой: пижамой, шлепанцами, больничным халатом. Одежда воспринималась не как маскировка, а как признак недееспособности.

Голудин держался в трех шагах позади; его рука в кармане судорожно сжимала рукоятку пистолета. В ситуации присутствовали элемент фарса и гнетущее предчувствие ошибки. Люди уже умерли, она сама чуть не погибла на этом пути. Марфа остановилась у поворота длинного стерильного коридора. Голудин поравнялся с ней.

– Это здесь? – хрипло прошептала она.

Он кивнул с серьезным видом.

– Дверь в конце этого коридора. Я дважды все проверил.

Его голос звучал почти умоляюще. Сейчас ей ничего не стоило приказать ему умереть, защищая ее, – так мучила его совесть из-за того, что произошло на скважине. Марфа со вздохом отбросила сантименты. Сейчас было не время думать об этом.

– Хорошо. Давай взглянем на замок.

Теперь он шел рядом с ней. Тишина давила сзади так ощутимо, словно в коридоре за их спинами сразу вырастала кирпичная стена. Марфа подошла к двери и сразу же наклонилась к замку. Табличка с надписями на русском и английском языке запрещала вход в служебное помещение всем, кроме уполномоченных сотрудников больницы. На самом деле это был просто большой склад.

– Пожалуй, подойдет кусочек жесткого пластика, – предложил Голудин.

– Что ж, попробуй.

Он поколебался, но вынул свою новенькую кредитную карточку и вставил ее в щель рядом с замком. Марфа слышала лишь тихое урчание отопительных труб, приглушенные вздохи системы вентиляции и пылеуловителей. Даже на подземном уровне больница Фонда Грейнджера была надежно продезинфицирована и защищена от вторжения грызунов – Бог определенно благословил Америку. Марфа шмыгнула носом и испугалась этого неожиданно громкого звука в гнетущей тишине. Щелчок открытого замка прозвучал гораздо тише. Голудин, раскрасневшийся и улыбающийся, распахнул дверь и театрально отступил в сторону. Он включила свет и поежилась: помещение ничем не напоминало ангар, где ее оглушили и бросили в контейнер с отбросами, но ровные ряды стеллажей и упорядоченность предметов делали его кукольным подобием того, другого места.

– Все нормально? – прошептал Голудин ей на ухо.