– Ночью в Новых Гармошках спят, – улыбнулся Жеганов. Он был спортивен и вежлив. – В номере есть электрический чайник, кофе, печенье, заварка. Даже безопасная бритва есть с набором лезвий.
– А телефон?
– На столике.
– Он подключен к междугородке?
– Разумеется.
Показав, что где лежит, Жеганов ушел.
Сергею он не понравился.
Почему Ж
И усмехнулся: встречаются имена покруче.
Был среди его приятелей некто Кослов. Все равно звали его Козлом. Был еще Сопакин. И это всем ясно. Чепуха какая-то получается, подумал он. Жеганов, вроде бы отвечал на вопросы, но по сути ни на один не ответил. Все как-то мимоходом, все как-то обыденно. Дескать, утром зарегистрируем… Утром поговорим… Утром все увидите сами…
Он снял трубку.
Кому позвонить? Серому? Живы, мол, Коровенков и Кобельков… Коле Игнатову? Разбудить, успокоить, живы, мол, гегемоны. Вот по такой жаре, а все еще живы… Карпицкому? Вот звоню, дескать в Мюнхен прямо из Новых Гармошек. Сильно. Наверное, удивится Карпицкий…
Философу!
Суворов единственный человек, которого, как ни странно, можно поднять ночью. Если он и укорит за столь поздний звонок, все равно ответит на вопросы. Раз человек звонит ночью, значит, ему надо, так он всегда считал. К тому же, Суворов единственный человек, который может знать что-то о затерянном в тайге поселке. И скорее всего, знает. И уж само собой, что он – единственный, у кого, в случае необходимости, можно просить помощи.
Правда, Ант…
Правда, вся эта история с картой и с письмом…
Что-то в душе Сергея противилось желанию звонить Суворову… Не то, чтобы он придавал слишком уж большое значение многозначительным намекам Валентина, но…
Думая так, он машинально набрал код и номер.
Долгие гудки. Долгие гудки. Долгие гудки. Долгие гудки.
Присев на краешек кресла, пододвинутого к столику, Сергей молча рассматривал стену, на которой цветным пятном выделялась репродукция – «Последний день Помпеи».