Пятый сон Веры Павловны,

Сергей устало присел на скамеечку перед крылечком.

Он ничего не понимал. Он никак не мог связать воедино предупреждение Чугунка и слова Варакина.

– С чего ты взял, что мне надо сваливать?

– От Анта слышал, а он слов на ветер не бросает. Ночью говорил по спутниковому телефону. Сперва с Седьмым, потом с Третьим. С Седьмым я, правда, мало что понял, они там все по-английски.

– Почему по-английски?

– А Седьмой это, наверное, не в России, – пожал голыми плечами Чугунок. – Может, это такой же периметр, как Новые Гармошки, только не в России. На нем господин Хаттаби командует. А вот с Третьим, с тем проще. Третьему Ант жаловался прямо по-семейному. Появился, мол, в Новых Гармошках, один человечек. Совсем дурной, недозрелый, не ищет спасения. Другому человечку только намекни, он сам в соломинку зубами вцепится, а этот – нет. Я тебе честно скажу, Серега, Ант это так говорил, что видно, что у него на тебя большой зуб. Я, Серега, впервые слышу, чтобы кого-то из Новых Гармошек собирались перебрасывать в другой периметр. Никогда такого на моей памяти не было. Немца вот собираются выгнать, так это ж свое домашнее дело, немец заслужил. Мудак он, прямо скажем. А этой ночью Ант по спутниковому телефону заявил, что готов в любое время отдать недозрелого гостя Седьмому. Дескать, ну, совсем незрелый гость. Мы в Новых Гармошках собрались полные, зрелые, сочные, можно сказать, сами упали с дерева, а тут незрелый. Отдадим, дескать. Я думаю, Серега, Ант не врет. У нас вообще не врут.

– А если он не обо мне говорил?

– Да ну! – уверенно заявил Чугунок. – О тебе, конечно. – И нагло почесал голую грудь. – Я на периметре всех знаю. Просто не помню, чтобы кто-нибудь так доставал Анта. Даже немец. А ты достал. Ты упертый. Мы ведь почему здесь? – неистово зашептал Чугунок. – Да потому, что впали в отчаяние. Потому, что стало нам все равно: кого-нибудь задавить или самим задавиться. Нам соломинка была нужна. И нам соломинку бросили. Нам ведь что было надо? Во-первых, спастись. Во-вторых, восстановить потерянное. В-третьих, оправдаться перед окружающими – перед женой, перед детьми, перед партнерами, перед друзьями. Понимаешь? Вот мы и схватились за соломинку. И теперь знаем, что не проиграли. Теперь знаем, что вернем долги и начнем совсем новую жизнь. И не буду я больше просить у тебя штуку баксов, и торговать топографическими картами больше не буду. А если и буду, то уже совсем не так. Мы поняли! Всосал? А вот в тебе, Серега, по глазам видно, прежняя жизнь гуляет. Ты, может, и приустал, только все равно тебе там жить интересно. Этого не скроешь. Ант вчера так и сказал. Очень, дескать, недозрелый человечек. Так что сваливай, пока есть возможность. А то попадешь в атомный бункер или еще куда подальше. У Алексея Дмитриевича каждый человек продуман насквозь, все тут просвечены как рентгеном, а ты в Новые Гармошки свалился, будто с Луны. Так что смотри. Отдаст тебя Ант в атомный бункер. А то и в Седьмой.

– Это хуже?

– Откуда мне знать? – почесал голую грудь Чугунок. – Наверное, там, как везде, только говорят по-английски. Черт их знает, может, это где-то у американов, блин, или в Африке? Закинут в Аравийскую пустыню, а то на тропический остров, будешь нагишом бегать с чужими. У нас тоже есть козлы, но ведь свои все-таки, – удовлетворенно подчеркнул Чугунок. – Со своими козлами можно выговориться у костра. У нас никто больше не врет. А ты ведь еще не умеешь не врать, правда? Так что, сваливай.

– Тут стена…

– Раз существуют стены, значит, существуют и дыры в стене, – мудро заметил Чугунок. – Такой закон природы. Честно скажу, тебе в Новых Гармошках делать нечего, у нас индивидуальные отчеты два раза в неделю. Тебе такие отчеты, наверное, западло, а мы живем ими. Мы каждого отчета ждем, как подарка, оттягиваемся от души, понимаешь? А ты не готов к такому. У тебя в глазах несогласие. Ант прав: ты еще не наш, недозрелый. Ты от настоящей правды можешь скукожиться, а то схватишься за нож. Так что, сваливай. Ант у нас человек слова. Ты вот пофилософствовать любишь, а лучше бы танцевал. Хочешь со мной танцевать? – вдруг обрадовался Чугунок. – Если не свалишь, если вдруг останешься, если Ант отстанет от тебя, будешь со мной танцевать? Танцы, я так скажу, нужней всякой философии.

– До поры, до времени, – хмуро отозвался Сергей.

– А философия не до поры, до времени? – нагло подмигнул Чугунок. – У тебя в глазах несогласие. Я же вижу. А у меня? Ну, погляди мне в глаза.

– Ну, гляжу.

– Я, Серега, нашел то, то, что искал.

– Ну? – не поверил Сергей.

– Нашел! – твердо кивнул Чугунок. – Мы все там, – кивнул он куда-то за стену, видимо, в сторону остального мира, – не то искали. Вот как ты сейчас. Так что объяснять не буду. По твоим глазам вижу, что не захочешь ты понять, не захочешь ходить на танцы. Иди прямо к кочегарке, – показал он, – вон труба торчит. Там скамеечка поставлена у стены. Садись и жди немца. Немец – придурок, он все входы-выходы знает. У него свои счеты с жизнью, это даже Алексей Дмитриевич признает. Увидишь немца, иди за ним. Приклейся к нему. Он опять сегодня пойдет к реке. Он каждый день к реке ходит. Даже Пашка Жеганов плюнул на немца. А потом… – Чугунок быстро обернулся, посмотрел вправо, влево. – Ты потом, Серега, по реке не сплавляйся, лучше дуй бережком, незаметно. Все кустами, кустами и в небо поглядывай. Это трудней, конечно, зато верней. Тайга горит, сильно горит, – недовольно засопел Чугунок, – но все равно не надо быть на виду. Всосал? Неровен час, подстрелят.

– Как это подстрелят?

– Да ты не поймешь, – нагло заявил Чугунок. И добавил, почесав грудь: – Это не для тебя. Я теперь точно вижу, что ты не готов.