– А что? Неужели сам трахнул? Один? Или с напарником?
– Ой, о чем ты, Фома? – Девица скривилась: – Скажешь тоже, трахнул. Да у него и трахалка-то, наверное, усохла. Но в машину посадил, сам рядом устроился. И начал по ушам ездить.
– И что за тему вел?
– Вспомнил про труп сожженный, что прошлым годом в овраге у леса нашли. Сказал, что следствие там какое-то определило в нем женщину. А та, мол, так же, как и я, с водилами каталась. И будто он не хотел бы, чтобы и я оказалась где-нибудь в кустах убитой. Воспитывал старый хрыч!
Коровина замолчала. Но Фомину ее объяснений было явно мало. Он спросил:
– Чего умолкла? Продолжай. Пока у тебя все складно получается.
– Почему пока? Я говорю то, что было!
– Вот и говори дальше, я слушаю.
– Да все вроде. Мозги посношал, а потом приказал сержанту Максиму Губину в город меня подбросить.
– На машине?
– Ну не на себе же?
– Не умничай, Корова! Не с подругой бакланишь! Мент спрашивал тебя, на кого пашешь?
– Нет! Удивлен? Я тоже удивилась, но он ни о чем подобном и не заикнулся.
Фома пристально уставился в глаза проститутке:
– Точно?
Та, не отводя взгляда, твердо ответила:
– Матерью клянусь!
– Смотри, Корма. Узнаю, сбрехнула, в лоскуты порву! Лучше уж сама признайся! И сейчас.
– Да в чем признаваться? Сказала все как было!
– Ладно. Иди. И гляди, язык крепко держи за зубами. Ты меня знаешь!