– Ладно, покормят вас, не тоскуйте! В общем, лясы точить некогда. Мои заместители все разъяснят. Подчиняться должны беспрекословно. За дезертирство – расстрел на месте. Не задавать лишних вопросов. О денежном вознаграждении поговорим позже… С оружием, надеюсь, знакомы, погранцы-молодцы?
– Приходилось, – ответил я.
– В Афгане когда воевали?
– С восемьдесят шестого по март восемьдесят девятого, – как бы между прочим назвал я месяц.
– По март? – переспросил Хоменко.
– Да, когда 40-я армия вышла, мы еще были в Афганистане. Последними покидали Афган пограничники.
– Ну-ну, а ты, – ткнул подполковник пальцем в грудь Корытову.
– Полтора года воевал под командованием старшего лейтенанта Раевского, – кивнул Ваня в мою сторону.
– Хорошо. Сейчас получите обмундирование, обед и к вечеру – в Дубоссары. Посмотрим вас в деле. Будешь, старлей, пока в рядовых. А там видно будет, может, и людей дадим.
– Я не настаиваю, – заметил я.
– А я и спрашивать не буду. Прикажу – и будешь командовать. Ясно?
Я неопределенно кивнул.
Вечером, экипированные в полевую, уже бывшую в употреблении форму, с непривычными для нас автоматами с деревянными прикладами (в Афгане у нас были «акаэсы» – со скидывающимися прикладами), мы на «бэтээрах» приехали в Дубоссары. Комбат остался в Бендерах. И мы с Ваней молчаливо согласились, что это к лучшему. Форменка Корытову была явно мала, пришлось ему закатать рукава, штаны – в обтяжку, того и гляди треснут. Вид он сразу приобрел бывалый и вместе с тем блатной.
Я сказал:
– Ты похож на одесского жулика, который дезертировал из армии.
– А вы, товарищ старший лейтенант, без своих звездочек напоминаете офицера из штрафного батальона.
– Спасибо, бывший подчиненный. Как только Хоменко даст мне хотя бы отделение, я заставлю тебя вычистить все сортиры в радиусе пяти километров.
Ване это не понравилось, и он дипломатично сменил тему разговора:
– Владимир Иванович, а почему вы не спросили у Хоменко про Скокова?
– Потом. Не было подходящей минуты.