– Братцы, а у нас какие боевые традиции насчет исполнения высшей и последней меры наказания?
– Вообще-то расстрел… – пробормотал Желтоус. Он задремал, я его, к сожалению, разбудил. – Да, как правило. Правда, одного закопали живцом. Но это как исключение…
– У нас еще ничего, мы – гуманисты, – опять завел ржавую шарманку водитель. – Тебе еще повезло. А вот у казаков недавно судили двоих, попались, изнасиловали двух штукатурщиц. Так там было что-то страшное. Собралась их братва на круг. Одни говорят: расстрелять надо. А другие: незаконно, не имеем права. Чуешь, парень, незаконно! Решили, значит, по своему обычаю наказать: плетьми. И как сговорились: по пятьсот ударов. Уж лучше бы сразу расстреляли… Целый час этих несчастных трахалей охаживали, под конец уже шкура клочьями слазить начала. Они уже и орали, и хрипели, под конец одни пузыри пускать начали. Ну и как думаешь, сибиряк, лучше им стало от этой гуманизации? Один в три часа ночи испустил дух, другой до полпятого дотянул.
– Так что цени! – на полном серьезе заключил Желтоус.
– Спасибо, – сказал я. – Вы отличные ребята!
Слава богу, отличные ребята заткнулись, и я опять предался своим последним размышлениям. Передо мной, там, где прыгала серая кишка асфальта, вновь возникло трепетное воздушное облако. Этим облаком была Леночка. Она улыбалась мне – как тогда, в уютном кафе. Где она сейчас, ветреная и загадочная Леночка? Кем она была вечно хмурому Кинаху: женой, любовницей, подругой детства? В мою жизнь она пришла ангелом смерти: воздушная, длинноногая, с серебристыми крылышками на хрупкой спинке. Она подмигнула мне, и в этот коварный миг машину сильно тряхнуло на колдобине, я припечатался головой к потолку. А она захихикала, проказница. Я погрозил ей пальцем, да-да, я уже давно сумел холодной улиткой вылезти из наручников, показать моим конвоирам трепетные слизистые рожки с колокольчиками на кончиках. Они удивились, переглянулись, уж очень им не понравились мои улиточные руки. Особенно Желтоус офонарел: у него была такая дебильно-неандертальская рожа, что по ней можно было изучать эволюцию развития человека на самой ранней стадии. А водитель так отчаянно и никудышно завертел баранкой, что казалось, будто в одно место ему вцепился взвод бешеных пчел. Ха-ха!
Потом Леночка пропала, ее изображение стерлось с серой кишки дороги, охранник справа нанес мне отточенный до филигранности удар в печень. Точнее, тихонько гыкнул – безрадостно и тревожно.
Разумеется, я с ненавистью смотрел на благодатные пейзажи Приднестровья, на эту жирную землю, сочащуюся дождевыми червями – красномясыми и сытыми. Теперь приднестровские черви будут еще более сытыми, потому что получат на съедение еще один неслабый трупешник. «Спасибо, спасибо!» – закричат они своими маленькими круглогубыми ртами, когда последняя лопата покроет пальцы моих ног. И они радостно бросятся меня кушать, чтобы затем, переработав, выделить меня с другой своей стороны, уже видоизмененного в самое биологически чистое удобрение.
Вот в чем будет заключаться моя Всемирно-Историческая Роль на земле Приднестровья.
Спасибо за внимание.
Мы проезжали мимо постов с деловитыми людьми при автоматах. Везде нам приветственно махали руками, мои конвоиры кивали им тоже, взмахивая лениво и небрежно. Всякий, кто едет в машине, кстати, помахивает всегда более сдержанно и важно, нежели те, кто торчит на обочине. Если не верите, попробуйте понаблюдать за собой как в первом, так и во втором случае, и вы поймете, что я на сто процентов прав… Люди провожали нас теплыми взглядами и думали: «Почему-то мудак, который сидит посредине, не отвечает на приветствие. Явно зажрался…» Этим мудаком, вы понимаете, был я. Бля…
Конечно, если б я смог, я крикнул им, что делаю вид, будто сижу в наручниках и страшно опечален, что не могу помахать в ответ…
Мимо нас проплыл памятник раненому пионеру. Не один я был здесь несчастным. Раньше памятник был вполне здоровым, в принципе таким и задумывался: жизнелюбивое изваяние счастливого советского пионера, каким был и я, друзья мои, в детстве. А потом взрослые дяденьки начали войну, а юный пионер, как его и учили, не стал прятаться за чужие спины. Очередями ему отшибли руку, вырвали то место, где должна быть печень, где подразумевался дозревающий половой орган, искорежили лицо. Но он по-прежнему стойко продолжал свою вахту и смело трубил в обломки пионерского горна.
– Во, ребята на пионера каску надели! – обрадовался водитель. – За нас парень воюет!
– Эх, хороший памятник был! – с глухой тоской отозвался Желтоус. – Проклятая война, что натворила!
– Ничего, кончится, тогда заживем. Это же благодатнейший край! Палку воткни – зацветет! Ты, сибиряк, не обижайся, но у вас природа суровая, худосочная. Вот война закончится, ты летом сюда приезжай или лучше в августе.
– Не, самое лучшее время – это в начале сентября, – возразил Желтоус.
– Хорошо, ребята, адресок черкните – обязательно приеду, – я всегда с удовольствием принимаю подобные предложения. – Только вы зря, ребята, на Сибирь клевещете. Я хоть и не сибиряк, а дальневосточник, но приезжайте к нам – и все увидите. Могучая природа, деревья-исполины, травы такие, что заблудиться можно. Рыба – только царская, от икры лопается. Звери тоже царские – уссурийский тигр, медведи. Такую охоту можно устроить – королевскую.
– Охота – это моя мечта, – вздохнул Желтоус. – Здесь-то все повыбивали, наверное, еще в прошлом веке… А у меня ружьишко от отца осталось – «зауэр», лежит, пылится… Слышь, дальневосточник, может, у тебя знакомые охотники есть? Познакомил бы как-нибудь, адресок дал, записочку написал?
– Элементарно, – заверил я. – Сейчас приедем, ты только напомни.
ebooksa