Щербаков присел около кровати и, приблизив ко мне свое интеллигентное, украшенное бородкой лицо, скорбно сказал:
– Ты, Володя, пока что не рыпайся. Ланской правильно говорит. Надо понаблюдать. – Он вздохнул и добавил: – Мы ведь тебя реанимировали по полной программе... Тебя только в отделение доставили, а у тебя – бац! – остановка сердца... Никогда не думал, что буду тебя оживлять... Видишь, как получилось? Но ты не волнуйся, сейчас у тебя все показатели улучшаются... Хорошо, что ты рядом был...
«Рядом? – подумал я. – Ах да, Макаров же обещал похоронить меня в старом морге! Но кто же меня нашел?»
Мне хотелось спросить об этом у Щербакова, но тут сознание мое опять заволокло туманом, начали слипаться глаза, и я уснул.
Когда сон так же внезапно оборвался, все органы чувств словно оттаяли. Я чувствовал свое тело, я слышал каждый звук вокруг, я видел все совершенно ясно и четко. И первое, что увидел, – было монументальное, полное достоинства лицо Бориса Иосифовича Штейнберга. Он сидел около моей кровати, сверля меня тяжелыми, мрачно посверкивающими глазами. Серебряная шевелюра его была как всегда тщательно уложена. Крупные, ухоженные руки скрещены на груди. Я понял, что пришел час расплаты.
– Ну что, Ладыгин, выжил? – низким голосом сказал Штейнберг, как мне показалось, без особого удовлетворения. – Поздравляю!
Я посмотрел на Бориса Иосифовича с трепетом и сказал «спасибо». Он задумчиво покивал головой и неожиданно сказал:
– Ты хоть помнишь, как ты меня пихнул? Помнишь? Ага! И как это у тебя духу хватило, не понимаю! – Он поднял глаза к потолку и сказал неуверенно: – По-моему, меня так последний раз пихали в классе, эдак, м-м... в девятом!
– Извините, Борис Иосифович, – прошептал я, с ужасом прокручивая в памяти эту сцену.
– То-то, извините! – строго произнес Штейнберг и умолк.
Мне пришло в голову, что ему хочется объявить мне об увольнении, но он сомневается, стоит ли травмировать мою психику до того, как я окончательно оправлюсь. Но он заговорил о другом.
– Я-то ладно! – проворчал Штейнберг. – Не рассыпался... Но ты мне всю терапию разогнал! Вот смотри – сам на больничной койке, Макаров в тюрьме, Корзухин под следствием... Куда это годится? Про Четыкина я уже не говорю, хотя и там без тебя не обошлось...
– А при чем здесь Корзухин? – осторожно спросил я.
Борис Иосифович безнадежно махнул рукой.
– Потом все узнаешь, – сказал он, вставая. – Выздоравливай пока! Сил набирайся. Я решил тебя заведующим отделением поставить. На место Макарова. Может, тогда у тебя времени меньше будет, чтобы начальство пихать! – язвительно заключил он и, повернувшись, зашагал к выходу.
Я лежал, ошеломленный и испуганный, пытаясь осознать услышанное. Я-то готовился совсем к другому исходу. Тем более мне не давала покоя мысль о том, что, строго говоря, я нахожусь в розыске и искать меня особенно долго не надо – я теперь весь как на ладони. Никто из сотрудников не мог мне ничего объяснить. Видимо, история, разыгравшаяся вокруг нашего отделения, не слишком афишировалась, хотя все знали, что Макаров сидит.
Через день меня перевели из реанимации в кардиологию и, хотя я чувствовал себя вполне прилично, попросили не вставать пока с постели. После этого я совсем затосковал, и в этот момент меня навестил Юрий Николаевич Чехов.
Он проник в мою палату в халате, наброшенном на плечи. Его грубоватая физиономия выглядела чрезвычайно довольной. Бросив на столик пакет с фруктами, он подсел к моей кровати и крепко потряс меня за плечи.
– Как я рад тебя видеть! – признался Юрий Николаевич. – Но кто бы мог подумать, что мне доведется подносить строгому доктору стакан воды!.. Тебе, кстати, не подать стакан воды? Нет? Тем лучше... Кстати, это хорошо, что ты попал на больничную койку. Тебе полезно побыть в нашей шкуре!
– Не испытывай мое терпение! – взмолился я. – Расскажи лучше, чем кончилось дело, а главное, скоро ли за мной придут?
ebooksa