Когда Шахид и Абрек вошли в дом, там никого не было. Только с кухни доносилось скворчанье масла. Шахид и Абрек прошли на кухню, и они увидели, что бывший начальник ОМОНа жарит яичницу. Ташов был в теплых шерстяных носках и шлепанцах с пушистыми розочками наверху, и его руки торчали из слишком коротких для него рукавов тренировочного костюма, как балки из-под сгоревших развалин. Ташов был без оружия, – только в углу, рядом с веником, рыльцем вверх стоял автомат.
Шахид и Абрек остановились на пороге, а Ташов продолжал возиться с яичницей.
– Джамалудин Ахмедович хочет тебя видеть, – сказал Шахид.
– Если Джамал хочет меня видеть, он знает, где меня найти, – ответил Ташов.
– Не стоит так отвечать, – сказал Шахид.
Ташов обернулся. Сковородка в его огромной руке потрескивала и шипела.
– Я не клялся Джамалу на Коране, – сказал Ташов, – как это сделали те, кого согнали в резиденцию в день соболезнования. Никогда не слышал, чтобы соболезнование превращали в политический балаган. В горах всегда было так, что соболезнование – отдельно, а политика отдельно. Я знаю Джамала лучше, чем ты, Шахид. Не понимаю, почему он присылает тебя передать приглашение.
Близнецы переглянулись друг с другом, и Шахид хотел еще что-то сказать, на Абрек повернулся и вышел, и брат его вышел вслед за ним.
Ташов Алибаев пожарил яичницу и съел ее, а потом он вымыл посуду и загрузил в стиральную машину белье. Когда Ташову было восемнадцать, он всегда стирал для матери белье, и многие смеялись за это над ним. Ташов это знал, но он никогда не обращал внимания на тех, кто смеется за его спиной.
Вот Ташов включил машину и подмел пол, и когда он подмел пол, за окнами прошуршали шины, и Ташов увидел, что возле его дома остановился черный «мерс».
Водительская дверца открылась, и из нее вышел Джамал Кемиров. Он был в черных брюках и кожаной куртке, и если он был вооружен, то с ним не было ничего тяжелей пистолета, потому что куртка была очень тонкая, и даже как бы раздувалась, когда Кемиров шел к воротам.
Когда Джамал Кемиров зашел на кухню, Ташов как раз развешивал белье. Джамалудин подождал, пока Ташов развесит белье, повернулся и пошел в гостиную. Ташов пошел вслед за ним.
Джамалудин сел в гостиной посереди дивана, взял в руки вазочку с цветами, стоявшую на столе, и потер ее пальцем, раз и другой, а Ташов стоял перед ним напротив, словно эта вазочка была глиняный кувшин, а Ташов – джинн, вызванный по велению хозяина.
– Я слыхал, ты встречался с Черным Булавди, – сказал Джамалудин.
– Было такое дело, – ответил Ташов.
– И что же тебе сказал Булавди?
– Он поклялся на Коране, что не убивал твоего брата. Клятвы на Коране нынче недороги.
Джамалудин оставил вазочку и вынул из кармана четки. Та-шов знал, что когда Джамалудин вынимает четки, он часто это делает, чтобы не вынуть пистолет.
– А что еще он сказал?
– Мало ли какие глупости говорит человек по ту сторону смерти? – возразил Ташов.