– Ты, сукин сын, – сказал Кирилл, – ты у меня сейчас сожрешь эту блевотину. И если ты еще раз напишешь что-то подобное, не думай, что ты спрячешься за начальством! Ты ответишь за это лично, понял? За каждую строчку, которую написал! Ты у меня дни будешь считать до ответа! Жить – и считать!
Кирилл вбросил пистолет в карман пиджака, повернулся и вышел.
Он пришел в себя только во дворе прокуратуры. Он шел из стеклянных челюстей к караульной будке, и его прошиб холодный пот, и кости в ногах вдруг растаяли, как сахар, брошенный в кипяток. Когда он подавал пропуск на входе, он вспомнил, что следователь не поставил ему отметку на пропуске, и ему представилось несомненным, что вот сейчас во двор выбежит группа захвата, и человек в камуфляже и шлеме-сфере заорет: «Стоять!»
Он отмочил самую большую глупость, какую только мог. Он пронес оружие в здание Генпрокуратуры. Он вытащил его в кабинете, который прослушивался. И, кстати, это оружие не было зарегистрировано в Москве; он вообще не имел права таскать этот ствол иначе, кроме как в Торби-кале.
Толстый сержант козырнул ему, отдавая паспорт, рамка зазвенела, пока он шел через нее к свободе, и черный бронированный «мерс» Кирилла уже выворачивался со стоянки, завидев своего шефа.
Он сел в «мерс» и вдруг понял, что его не арестовали. Вытащил ствол, вытер отпечатки и сунул водителю:
– Подержи пока у себя, – сказал Кирилл.
Следователь Пиеманис позвонил на следующий день. Он был очень вкрадчив. Он сказал, что у него есть ряд вопросов к Кириллу Владимировичу, и что он хотел бы договориться о встрече. Кирилл хотел было ответить «только повестка», – но что-то в тоне Пиеманис его удивило.
– Приезжайте в офис, – сказал Кирилл.
Андрис Пиеманис не хотел приезжать в офис. Он предложил встретиться на «нейтральной», как он выразился, территории.
Через два часа Кирилл вылез из «мерса» напротив мерцающего во тьме ресторана. Вместо одной машины сопровождения у него было две: на повороте на Климашкина к кортежу присоединился джип Хагена. Белокурый глава АТЦ прилетел в Москву по каким-то своим палаческим делам. Они обнялись, и Кирилл сказал:
– Спасибо, что приехал. Я боюсь, что он устроит какую-то подлянку.
– А что ты ему сделал?
– Ничего особенного. Разбил ему зубы «макаровым» в его собственном кабинете.
Белокурый эсесовец оглядел своего худощавого собеседника:
– Ты растешь, – сказал Хаген.
«Будем надеяться, что я все-таки не дорасту до того, чтобы вышибать мозги восемнадцатилетним девушкам».
Над белоснежными скатертями пылали серебрянные семисвечники; на сцене орал день рождения, и никакое, даже самое совершенное звукозаписывающее оборудование в мире не записало бы за их столиком ничего, кроме новой песни «Виагры».
Следователь явился спустя двадцать минут. Он нервно оглядел Хагена, кивнул Кириллу и присел не то чтобы на краешек стула, но и не посередине.
– Поужинаете? – спросил Кирилл.