Он лгал, что разошелся с Мурадом, он лгал, что его заставили и принудили, а потом он сел в одну машину с самым главным отморозком республики и поехал с ним стрелять ментов. Наверное, он лгал и насчет Тленкоя. Он хорошо продумал легенду, когда вернулся домой раненый. И Джамалудин на нее купился. Или не купился. Или просто пощадил Кирилла и его беременную жену. Пока Хаген не принес новые доказательства.
Краем глаза Кирилл заметил, что к ним приближаются Джамалудин со свитой. Камера немедленно развернулась к хозяину республики.
– Джамалудин Ахмедович, если в республике все спокойно, зачем здесь столько охраны? – спросил журналист.
– А я их привез переучиваться, – расхохотался Джамал, – а, Шамиль? Пойдешь газ бурить?
Смуглый широколицый Шамиль заулыбался. Оператор крупным планом взял «стечкин» у него на боку.
– Ты что снимаешь, – закричал Джамал оператору, – ты что, оружия не видел? Ты это снимай! Вот это снимай!
Трубы завода горели на солнце, и оператор лихорадочно снимал черноволосого, поджарого как рысь Джамала и увешанных оружием охранников на фоне серебряных куполов реакторов и стальных минаретов ректификационных колонн.
Черт возьми, он сделал это. Он выполнил завещание Заура и выстроил завод. Здесь, в этой земле гор и мечетей, он создал кое-что, что вздымалось выше них. А еще он думал, что он создал нового Алихана. Что он создал мальчика, который хотел жить.
«
Они поднялись в кабинет через десять минут. За двойными звуконепроницаемыми дверями прямо на столе лежали штабные карты, и пахло потом и табаком, и, заходя, Кирилл краем глаза заметил в широком предбаннике Забельцына: тот разговаривал с командующим учениями. Сэр Мартин был еще где-то на заводе.
Дверь в кабинет захлопнулась, и Кирилл остался с Джамалудином наедине.
Джамалудин сиял. Он словно помолодел, – впервые после смерти Заура, и он стоял посереди кабинета, высокий, худощавый, в безукоризненной белой рубашке и светлом костюме в тон галстуку, и ничего не было в нем уже от полевого командира, не считая черных мертвых глаз с багровой искрой и ободка разбитых часов возле бриллиантовой запонки на отвороте белого, как пенопласт, рукава.
– Послушай, Джамал, – сказал Кирилл, – у нас есть шанс оставить себе пакет. Но для этого ты должен послушаться меня. Сейчас не время учить сэра Мартина шариату.
– Что?!
Нестерпимая, дикая обида на сына вдруг переполнила Кирилла. Алихан предал не только отца: он предал свой народ. Он больше не был тупым сельским мальчишкой, живущим сплетнями на базаре и бреднями в Интернете. Он был в Вашингтоне и Флориде, Токио и Марселе, он видел мир, он знал, куда ведет дорога, пролегающая вдоль ствола автомата. Она ведет не в Рай, чтобы ни говорили там фанатики всех мастей. Она ведет в кучу дерьма посереди моря крови.
Кирилл открыл рот, чтобы сказать одно, а сказал вдруг совсем другое.
– Где мой сын? – закричал Кирилл.