Диана повернулась, и глаза ее засверкали.
– Мы летим в Москву, – негромко сказала она, – иди наверх и прекрати говорить глупости. Если хочешь, ты полетишь в Москву один, но ты полетишь, если не хочешь, чтобы твоя бабка умерла с горя.
– Я – мужчина в семье, – спокойно сказал Алихан, – и я не лечу. Никто не летит.
Диана вдруг все поняла, и лицо ее стало белым-белым. Она охнула и поставила бывшую в ее руках чашку на вытертый пластик стола, а потом подняла руку, словно защищаясь от брата, и стала перебирать пальцами по стеночке.
Алихан шагнул вперед, сунув руку в карман.
– Алихан, не надо, – сказала сестра.
Она как будто сползала по стенке, доползла до угла и села на пол. «Они воевали, и убивали, и готовились к войне, – зазвучал в ушах Алихана голос Кирилла Водрова, – и те, кто не воевал, а жил, оказались сильнее их». Диана сидела в углу, словно кучка юбок, прикрытых пестрой косынкой, и ее лицо было некрасивым и страшным.
Мир внезапно стал медленным и очень ярким, словно его навели на резкость. Вода в тазике сверкала, дробилась на солнце, и Алихан отчетливо слышал дыхание сестры, тяжелое и хриплое, и пистолет в его кармане был тверд и холоден, как труп отца, когда его привезли домой. «Она не будет спать с русским, – сказал себе мальчик. – Никто в нашем роду не будет спать с русским». Пальцы его сжались на рукояти.
И тут раздался скрип двери. Алихан в панике сделал шаг, другой, и оказался в крошечной прихожей. На пороге ее стоял Мурад Кахаури. В темных его глазах сверкало неприкрытое любопытство, взгляд косил туда, где на кухне слабо попискивала женщина и слышался шум льющейся воды.
– Я зашел попрощаться, – сказал Мурад. – Мы сейчас уезжаем на море. Я так слышал, что ты не едешь. Что ты завтра едешь в Москву.
– Ты неправильно слышал, – сказал Алихан, – я еду с вами.
Обернулся и, не заглядывая в кухню, громко прокричал:
– Я пойду с Мурадом. Может, я переночую у них.
Сунул поглубже в карман «макаров», снял с крючка куртку и вышел.
Кирилл прилетел в республику с сэром Мартином Мэтьюзом; они провели три часа в Доме на Холме, а потом погрузились в вертолет и улетели в Баку.
Полупогружная платформа по-прежнему стояла на судоремонтном заводе; с решетчатых ферм рассыпалась фейерверком электросварка, и на нижней палубе в железном настиле, как шахматы, тянулись тридцать три квадратных люка; в одном, под сдвинутой крышкой, плескалось мутное мелководье.
Работы еще не были закончены; Заур Кемиров вполголоса обсуждал с сэром Метьюзом технологии горизонтального бурения и скорость проходки пласта.
Заур не просто знал, о чем он говорил: Заур получал от этого удовольствие, и глядя на его оживленное, лукавое лицо, покрытое частой ячеей морщин, Кирилл впервые осознал, как бесконечно устал этот человек от всего, что творилось вокруг: от убийств, крови, простоянных разводок, лести, бронированных машин и позолоченных пистолетов, – и, возможно, от мечетей и намазов, слишком многочисленных для человека, бывшего выпускником института им. Губкина и вынужденного стать сначала мэром города, а потом и президентом республики только затем, чтобы сохранить свой бизнес и спасти свой род.
Они шли вдоль ровных рядов стояков и серебряных сепараторов, пахло морем и сваркой, решечатые трубы вздымались вокруг, как стартовые фермы на космодроме, и младший брат президента, худощавый, черноволосый, в черных начищенных ботинках и подведенной под горло глухой водолазке, угрюмо плелся за Зауром, засунув руки в карманы, и Кирилл шепотом давал ему пояснения.
– А это что? – спросил Джамал.
ebooksa